Тысяча и одна тайна парижских ночей - Арсен Гуссе

class="p1">– Звучит красиво, – сказал я дьяволу, – но знаете вы женщин не лучше всякого другого. Единственная любовь этой девушки доставляла ей большее счастье, чем доставят все дурачества, в которых ей предстоит погрязнуть.

– Это старая песня, всеми забытая. Знайте, что в дрянном платье нет счастливой женщины. Женни, Розина и Мими не годятся для нашего времени; явившись теперь, они сделались бы постоянными заказчицами Ворта.

– Да, но, будучи упакованы в наряды, вышедшие из рук Ворта, они пожалеют о том, что утратят простой букет фиалок ценой в су, это благоухание первой любви, которое скрашивает всю жизнь.

– Не я, а вы говорите красиво! – вскричал дьявол, смеясь надо мной. – Повторяю еще раз, что эти девушки, едва приоткрыв дверь ада, бросаются в нее стремглав и не оглядываясь. Что такое первая любовь? Смешное приключение, над которым они сами подшучивают со вторым поклонником. Вы увидите, как эта Виргиния посмеется над Павлом.

Действительно, девушка вальсировала с увлечением, забыв свою первую любовь и наслаждаясь всеми радостями неожиданности. После дьявол предложил ей стакан пунша в нижнем зале. Мы расспрашивали ее о прошедшем и о надеждах на будущее. Виргиния открыла нам свое сердце, уже зараженное страстью к роскоши; она хотела ездить в карете.

– В таком случае вам недолго придется ждать, – заверил ее дьявол.

– Не знаю, мне уже делали предложения, но все эти франты, как мне сказывали, только шутят. Один предлагал осыпать меня золотом и бриллиантами, другой упомянул только о пяти луидорах, последний, кажется, говорил серьезно.

– Она уже довольно опытна, – отметил дьявол и велел подать Виргинии другой стакан пунша.

Мы спросили, решится ли она вернуться домой или, правильнее сказать, к Павлу, одетая в подобное этому платье.

– Попробуй-ка он не найти меня красивой в этом наряде! А если станет коситься, тем хуже для него. Кроме того, я не обвенчана с ним.

Виргиния много веселилась у Лаборд. В час пополуночи она уехала.

Было уже четыре часа утра, когда она, образумленная несколько, стучалась в дверь Павла.

Влюбленный бедняк не спал всю ночь. В безумной ревности он схватил нож, клянясь отомстить.

Увидев вошедшую Виргинию, но не прежнюю, а нарумяненную и набеленную, волочащую небрежно шлейф платья, стоившего две тысячи франков, он убедился в измене, схватил нож и вскричал:

– А, так-то ты поступаешь?

– Да, так; ну, что же дальше? – спросила Виргиния, не думая, что все серьезно.

Но дело оказалось не шуткой. Павел кинулся к ней и нанес три раны в грудь. Девушка закричала и упала навзничь, вытянув руки.

Гнев Павла исчез.

– Что я наделал? – вскричал он, отбросив нож.

Он стал на колени около Виргинии и начал молить о прощении; задыхался, не находил слов; страх и отчаяние овладели им.

– Если меня схватят, я не увижу ее больше.

Павел решился бежать и скрыться, но хотел сперва помочь Виргинии, хотя уже весь дом проснулся. Он отнес раненую на постель, стараясь не запачкать кровью своего платья.

Уложив девушку, Павел вылил ей на голову остаток воды в графине.

– Виргиния! Виргиния! – повторял он нежно. – Очнись и скажи, что прощаешь меня. Его терзал еще страх наказания; он прошептал: – Если она захочет спасти меня, то ей стоит только сказать, что она сама себя ранила.

Холодная вода привела Виргинию в чувство.

– Убийца! – выдохнула она, потом принялась кричать и звать на помощь. Павел окончательно растерялся и убежал.

Через час явилась полиция, но тщетно искала его, как в этом доме, так и в соседних.

Виргинию положили на носилки и отправили в Hotel Dieu [17], где прибытие красивой девушки в окровавленном богатом платье произвело сильное волнение. Девушка была так бледна, что не сомневались в близкой ее кончине.

Раны оказались глубоки, но не смертельны: врачи объявили, что Виргиния выздоровеет через шесть недель. Но шесть недель жестоких страданий – дорогая плата за удовольствие вальсировать у Лаборд.

Некоторые из салонных девиц приняли в ней участие и навестили в больнице.

– Утешься, – говорили они ей. – Эти три раны увеличат втрое твою славу; мужчины любят женщин, о которых говорит стоустая молва, и окружат тебя целой толпой.

Господа посылали ей конфеты от Гуаша; Изабелла ежедневно приносила букеты. Выпросили для Виргинии отдельную комнату, где она почти забыла, что находилась в Hotel Dieu.

Наконец девушка выздоровела. И в четверг, в октябрьский солнечный день, около полудня за ней приехала Кора Безжемчужная.

Когда они сошли вместе, экипажа у подъезда не оказалось. Им сказали, что кучер отправился к моргу проезжать лошадей, не рассчитывая на скорое возвращение седоков. Целая толпа молчаливо шла за утопленником, которого нашли около моста Нотр-Дам.

– Взглянем на него, – предложила Виргиния, опираясь на руку покровительницы.

Они последовали примеру кучера и отправились за толпой.

Им сказали, что утопленник – молодой человек с длинными белокурыми волосами; утверждали, что он утопился «с отчаяния в любви».

– Однако, – сказала одна женщина, – он так хорош собой, что нельзя его не любить.

Несмотря на свою слабость, Виргиния ускорила шаги, так что пришла с Корой к дверям морга в ту самую минуту, когда вносили утопленника. Выражение его лица было свирепо и вместе с тем нежно.

– Это Павел! – тихонько вскрикнула Виргиния.

– Как, он? – повысила голос Кора Безжемчужная, подходя к трупу.

– Да, мой друг, но он хорошо сделал, что умер, ибо я никогда не простила бы его.

Это было заключительное слово истории.

– Видите, – сказал мне дьявол, – эта девушка бесспорно моя добыча.

– Знаете ли, история Павла и Виргинии внушает мне желание открыть роман Бернардена де Сен-Пьера [18] и подышать чистым воздухом девственных лесов и невинной любви.

Глава 2. Смерть, достойная римлянина

– Так как вы все знаете, – обратился я к дьяволу, – то поведайте мне, как же умер археолог, который всюду делал раскопки с целью открыть лестницу в пирамиде.

– Археолог? Какой?

– Любезный человек, вообразивший себя историком и государственным мужем, но, в сущности, только лишь профессор.

– А, этот провинциал афинской школы, никогда не бывший ни афинянином, ни даже спартанцем. Он коверкал римскую историю, но, до́лжно сознаться, сумел умереть как римлянин.

– Ну, расскажите мне о его последних минутах.

Маркиз Сатана, казалось, старался припомнить.

– Да, да, вот в чем дело. Слушайте: я нарисую вам картину его смерти. Испробовав все, он во всем разочаровался – прикасался холодными устами ко всем чашам и не находил в них ничего, кроме горечи; бывал доволен другими, но не собой; имел стремления, но не силы; честолюбие, но не энергию. Он хотел разыграть роль оратора, но не обладал красноречием; тревожил