Лаура Паркер - Жар твоих объятий (Отвергнутая)

Ее дыхание стало глубоким, пульс участился. Она поняла, что он уже не снимает боль, а намеренно вызывает в ней совершенно другие чувства, доселе неведомые ей. Но, даже сознавая это, она не хотела, чтобы все это кончилось.

Стук в дверь вернул ее к действительности. Она быстро открыла глаза и встретилась со взглядом Эдуардо. По его напряженному виду она поняла, что он испытывал такое же удовольствие. Смутившись, девушка быстро отвела глаза в сторону. Только когда он вынул руку из-под юбки, она почувствовала страшную неловкость.

Она, словно распутница, лежала перед ним. позволяя себя гладить и получая от этого удовольствие.

Филаделфия уткнулась в подушку, желая провалиться сквозь землю. Даже несмотря на то, что она быстро отдернула ногу и отодвинулась от Эдуардо, ее тело помнило прикосновения его пальцев, и краска стыда залила ее лицо, шею и даже грудь.

— Завтрак, мисс, — послышалось из-за двери.

— Минуточку! — Эдуардо быстро перебинтовал ногу, не обращая внимания на сопротивление Филаделфии, и направился к двери. Он еще не решил, что будет делать дальше, но точно знал, что ему хотелось бы делать. Он чувствовал, как она воспринимает его ласки, и сам чуть не потерял голову. Он, Эдуардо Доминго Ксавьер Таварес, мастер обуздывать свои чувства, в какой-то миг заколебался и чуть не поддался искушению. Для него такие моменты были большей редкостью, чем желтые бриллианты, более драгоценные, чем золото, и гораздо более опасные, чем укус пираньи.

— Я уже собиралась позвать мистера Хоббса, дворецкого, — сказала служанка, когда Эдуардо распахнул дверь. — Думала, что ваша хозяйка опять заснула.

— Мэм-саиб не откликается на голос слуг, — строгим голосом ответил Эдуардо, беря у нее поднос. — Ты можешь идти.

— В моем доме приказы отдаю только я.

Эдуардо поднял взгляд и увидел, что в дверях стоит миссис Ормстед.

— Ваши манеры отвратительны. Акбар. Вы должны извиниться передо мной.

Пряча улыбку, Акбар склонился в низком поклоне.

— Извините, мэм-саиб Ормстед. Пусть жала тысячи пчел вонзятся в мои глаза, если я снова обижу вас.

Хедда Ормстед повернулась к служанке.

— Ты слышала это? Возможно, несколько преувеличенно, но мне нравится. Расскажи об этом инциденте там, внизу, и добавь, что я полностью одобряю тон такого извинения. Пусть все ему подражают. Ну ступай, девушка.

— Есть, мадам. — Служанка поклонилась и убежала. Хедда с удивлением глядела ей вслед.

— Мне бы ее энергию. — Она повернулась к своей гостье, над которой Акбар склонился с подносом.

Следуя за служанкой, Хедда надеялась, что ее гостья будет одна. Но, увидев с ней Акбара, Хедда испытала настоящий шок. Ее глаза округлились, когда она увидела, что молодая женщина избегает взгляда своего слуги, который шептал ей что-то по-французски. Она смотрела в сторону, словно была смущена или он был ей неприятен.

Хедда заметила, что у этого человека прекрасная фигура. Широкими плечами и узкой талией он напомнил ей молодых галантных кавалеров, которые ухаживали за ней сорок лет назад. Эта мысль поразила ее. Акбар и в самом деле обладал физическими данными более молодого человека, несмотря на его седые бакенбарды.

Хедда улыбнулась своим мыслям. Глупо. Последние двенадцать часов она думает о таких вещах, которые никогда не приходили ей в голову. Должно быть, всему виной юность, что поселилась под ее крышей, решила она. Юность нарушает спокойствие, мир в душе, доводит до сумасшествия. Она сама уже далеко не молода, но чувствует, что здесь что-то происходит. Ей несвойственно любопытство, но тут стоит покопаться.

— Доброе утро, мадемуазель Ронсар, — сказала она, подходя к Филаделфии. — Господи, вы выглядите такой же кислой, как трехдневный эль. Наверное, глаз не сомкнули?

— Bonjour, мадам Ормстед. Извините, что не могу встать, чтобы поприветствовать вас.

— Если бы вы могли сделать это, то не лежали бы здесь сейчас. Почему вы не позвонили, чтобы вам принесли снотворное? Вы могли бы хорошо выспаться. Я спала как убитая, что много значит для женщины моего возраста.

Филаделфия вдруг разразилась взрывом смеха, такого громкого и продолжительного, что его уже нельзя было остановить.

Губы Хедды стали подергиваться, когда она увидела, как хорошенькое личико девушки пошло красными пятнами, а глаза наполнились слезами.

— Вы капризный ребенок, мадемуазель. Я бы вышвырнула вас вон, но у меня внезапно возникло желание, чтобы вы некоторое время погостили у меня.

Филаделфия разволновалась и с мольбой посмотрела на Акбара, прося у него совета.

— Госпожа весьма польщена вашим любезным приглашением, мэм-саиб Ормстед, но не хочет обременять вас своим присутствием.

Хедда вздернула брови:

— Изумительно! Вы прочли все это в ее взгляде? Не заняться ли вам предсказанием будущего? — Она посмотрела на Филаделфию. — Я считала, что вы растянули связки на ноге, а не проглотили язык.

— Акбар так внимателен ко мне, что иногда позволяет себе говорить за меня, — с улыбкой ответила Филаделфия. — Я очень тронута вашим предложением…

— И поэтому вы принимаете его, — закончила за нее Хедда. — И пожалуйста, не протестуйте, я не выношу неискренних возражений. Как я решила, так и будет. Я ведь не похищала вас. Вы сами оказались здесь. Здесь ваши вещи. Счет в отеле оплачен.

— Вы оплатили мой счет? — удивилась Филаделфия. — Но почему? Вы же меня совсем не знаете. Я для вас человек посторонний. Ведь вам неизвестно, кто я такая.

— Вы хорошенькая молодая девушка, которая попала под копыта моих лошадей, когда… Впрочем, не будем об этом. Побыстрее поправляйтесь. В четверг в театре дают пьесу, последнюю в этом сезоне, и у меня уже есть билеты. Вы будете сопровождать меня, ну и, конечно, ваш замечательный Акбар. — Глаза Хедды засверкали, когда она взглянула на него. — Мне особенно хочется, чтобы наше общество увидело вашего варвара. Им будет о чем поговорить во время воскресных визитов. А сейчас спокойно завтракайте. Пойдемте со мной, Акбар. Сегодня утром я буду беседовать с новым кучером и хочу знать ваше мнение о нем. После этого вы осмотрите конюшню. Мне что-то не нравится одна из гнедых. Этот неуклюжий дурак Джек, похоже, навредил лошади.

— Как пожелаете, — ответил Эдуардо, но не сразу последовал за миссис Ормстед, а на миг задержался в комнате. — Боль утихла, menina? — тихо спросил он.

Филаделфия, с трудом выдерживая его взгляд, ответила:

— Да. Мне гораздо лучше.

— Замечательно. Я этого и добивался, — промолвил он и вышел из комнаты.

Филаделфия прикусила губу. Он гладил ее с одной целью: облегчить боль. Это она дала волю чувствам, чем и повергла их обоих в смущение От одной мысли, что она вела себя как самая последняя дурочка, ей опять стало стыдно. Застонав, она уткнулась в подушку, чувствуя себя маленькой беззащитной девочкой.