Однажды, в давние времена… - Сиратори Каору

сельпошного вида магазинчик и маленькая кафешка с четырьмя столиками на веранде.

Это не считая пары рядов прилавков под открытым небом, прямо у забитого под завязку пляжа. Там предприимчивые «аборигены» торговали фруктами, вяленой рыбой, живыми мидиями, высушенными лакированными крабами и морскими коньками, контрабандными сигаретами, домашним вином… Всем, чем только можно и чем нельзя. Кате сразу же приглянулась золотистая — к купальнику, наверно, подумал Андрей — соломенная шляпка с нашитыми по кругу крашеными ракушками.

— Ну, что скажешь? — покрутила она перед ним головой.

— Отлично! Бери, — одобрил он.

— А ты купи себе вон ту фуражку.

Фуражка была действительно, что надо: белая, вроде капитанской, с золотым якорем на вышитой кокарде. Но цена…

— Да ну… — Андрей отмахнулся и сделал скучное лицо. — На кой она мне…

— Ну я же вижу, что она тебе понравилась, — продолжала настаивать Катя. — А у тебя вообще никакой шляпы нет.

— Как это нет? А это что? — указал он на свой газетный картуз.

— Это — не считается.

— Кать, ну дорогая она слишком. Плати за свою и пошли отсюда.

— Хорошо, уговорил, — согласилась она. — Только сначала всё равно примерь. Просто так, для меня.

Андрей неохотно напялил на себя фуражку, и продавец, всё ещё не потерявший надежды, тут же услужливо подставил ему чуть потускневшее от времени зеркало с одним отбитым уголком.

— Ой! Тебе так идёт! — захлопала в ладоши Катя. — А вот скажи мне тогда ещё одну вещь. Моя шляпка, она тоже слишком дорогая? По твоему мнению.

Не почувствовав подвоха, Андрей пожал плечами:

— Твоя — нормально.

— Тогда подари мне её!

До него дошло.

— Катя, это нечестно…

— Тебе жалко сделать мне подарок? — голос её задрожал в притворной обиде.

— Нет, конечно. Кать…

— Тогда плати, — тоном, не терпящим возражений, заявила она, скрестив на груди руки.

Андрей вздохнул и с осуждающим взглядом достал из кармана кошелёк.

— Спасибо, — подчёркнуто кротко поблагодарила Катя, убирая в пакет не нужную больше панаму. — А сейчас я тоже хочу сделать тебе подарок…

Парк на окраине, куда их направил всё тот же торговец с базара, оказался обычной рощей с натыканными без заметной системы «объектами культуры и отдыха» — от ресторанчика с видом на море, источающего ароматы шашлыка и жареной во фритюре картошки, до поросшей травой площадки для игры в городки. Обещанные «всякие аттракционы» — если не считать поломанной детской горки — оказались представлены лишь комнатой смеха и свежевыкрашенными в яркие попугайные цвета лодками-качелями. Идти на которые, в своей юбке-солнце, Катя отказалась наотрез. Но полторы дюжины кривых зеркал окончательно развеяли остатки принуждённости, возникшей после её неудачной выходки с «подарками». Чем она его обидела? Тем, что у неё денег больше? Ну так это же очевидно… Или как раз выставленная напоказ очевидность ему и обидна? Нет, всё-таки она совершенно не умеет обращаться с людьми… Что она в школе делает? Случайный человек. И в пед-то этот злосчастный потому лишь пошла, что там каким-то чудом японский факультативно предлагали…

Как иногда странно жизнь поворачивается. Любое, самое, казалось бы, незначительное событие, просто дурацкая случайность может направить её совсем в другую сторону… Хотя тут, правда, во всём бабушка виновата: дался ей этот несносный Петька Скрыпник. «Такой хороший мальчик, лучше с ним дружить, чем с хулиганами всякими.» Хороший, ага. На скамейке под ивой «К+П» ножом вырезал — до самого лета их потом «женихом и невестой» дразнили. И чтоб после такого она его на день рожденья приглашать стала? Но бабушка ж хитрая, в последний момент выставила на стол парадный сервиз. Мол, ты большая уже девочка, во второй класс идёшь… Вот только чашка одна лишняя — как сразу не подумали? Надо было одиннадцать гостей звать. Позвони Петеньке, он ведь с тобой за одной партой сидит.

Через десять минут, наверно, уже тут был, схватил первое, что родители предложили. Книга — лучший подарок. Она даже не раскрыла её, пока гости не разошлись… А потом читала всю ночь — тайком, на балконе с фонариком — эти странные, непохожие ни на что стихи… И видела луну, встающую над снежной вершиной Фудзи, розовый в лучах утреннего солнца Замок белой цапли, печально опадающие после быстролётного цветения лепестки сакуры…

На плешке перед летним кинотеатром в этот неурочный час было пустынно. Окошечко кассы задвинуто фанеркой, на двери — огромный амбарный замок.

— Опять, значит, через балкон лезть, — как о чём-то, само собой разумеющемся, сообщил Андрей, скользнув глазами по афише.

— Почему? — Катя удивлённо подняла на него взгляд, отрешившись от своих воспоминаний.

— Потому что сеансы в десять, а в одиннадцать уже вход запирают. Остаётся, правда, дрыхнущий всю ночь сторож, но чем с ним связываться, проще, по-моему, так обойтись.

— А ты откуда всё это знаешь?

— У Севочки спросил. Им вчера говорили.

— Вот ты привыкнешь его так за глаза называть, а потом и ляпнешь нечаянно.

— Подумаешь. Главное, чтоб ты не ляпнула — а то Людочка тебе глазёнки-то повыцарапает.

— Сам дурак! — она рассмеялась и шутя огрела его пакетом пониже спины. — Пошли дальше. Всё равно путного ничего на этой неделе нет, старьё одно.

Дальше была только та самая танцплощадка — и впечатления на Катю она, мягко говоря, не произвела. Два столба с растянутой между ними проволокой, на которой болталась одинокая лампочка под жестяным абажуром. И на одном из них — допотопный громкоговоритель, помнящий, судя по виду, ещё сводки Левитана. Понятно, почему сюда даже билеты не продают.

— Ну и ладно, чёрт с ним, — Андрей, должно быть, заметил, как скривились её губы. — Под «Осенний сон» танцевать.

— Нет, почему… Можно и сходить разок, на пробу. Да хоть прямо сегодня. Не понравится — уйти ж никто не мешает. И чем тебе «Осенний сон» не угодил? Ты его вообще узнаешь, если услышишь?

— Что значит, узнаешь? «С берёз неслышен, невесом…» Или как его там.

— Горе ты моё луковое. Это песня на стихи Исаковского. Ты их у меня ещё наизусть учить будешь. Вот специально вызову!

— Вредина, — скорчил он ей комичную рожу.

— Не вредина, а забочусь о твоём культурном росте, — самодовольно оскалилась Катя. — Чтоб запомнил, что «Осенний сон» — это старинный английский вальс. Его, между прочим, на «Титанике» играли, пока тонул — если не врут, конечно.

— Ну хорошо-о, хорошо-о, — с деланым занудством согласился Андрей, — посыпаю голову пеплом. В вальсах я не копенгаген. И вообще танцевать не умею.

— Да я, если заметил, тоже… Хотя всегда научиться хотела. Но всё как-то руки не доходили… Или в данном