Роберта Джеллис - Сладкая месть

– Он слишком хорошо меня знает, – улыбнулся Иэн. – Конечно, Ллевелин не возражал бы против того, чтобы моя поездка в Уэльс на свадьбу сына усилила бы тревогу короля. Но для нас это безопасно, Элинор. Генрих благословил эту свадьбу. И – что еще более важно! – даже епископ Винчестерский ничего не предпримет против нас. Вероятнее всего, он просто промолчит...

– Тогда почему Ллевелин решил устроить свадьбу именно сейчас? Это что, просто шалость?

– Шалость, которая дорогого стоит. Нет, чего Ллевелин действительно хочет, так это известий.

– Чепуха! – раздраженно перебила мужа Элинор. – Какие новости мы можем ему сообщить? Мы расстались с Генрихом еще прошлым летом. Ллевелину должно быть известно, что даже Джеффри сторонится короля с тех пор, как Генрих нарушил свою клятву, данную Ричарду Пемброку.

– Не думаю, что Ллевелину нужны известия о Генрихе, – подчеркнул Иэн. – Уверен, у него есть доверенные осведомители, может быть, даже в самой крепости Глостер, и они докладывают ему о каждом шаге короля. Ллевелина интересует настроение английских баронов и духовенства. – Иэн широко улыбнулся и на мгновение стал похож на мальчишку, несмотря на все признаки приближающейся старости. – Ллевелин хочет знать, сколько времени у него осталось, чтобы набивать сундуки награбленным добром, прежде чем король предложит Ричарду мир.

Рука Элинор покоилась на плече мужа. Ее ясные темные глаза сверкнули золотисто-зелеными искрами.

– А скоро наступит мир, Иэн?

Он накрыл ее руку своей ладонью.

– Скоро? Этого я не могу сказать, просто молюсь и надеюсь. Как ты знаешь, Генрих не из тех, кто продолжает добиваться своей цели даже тогда, когда это начинает приносить неудобства или тем более становится опасным. Более того, короля может осудить церковь, а ведь он этого очень боится.

– Но не при епископе Винчестерском, который все время твердит ему, что тот поступает правильно. – Элинор поцеловала мужа в затылок и вернулась на свое место.

– Я думаю, после избрания Эдмунда Эбингдонского архиепископом Кентерберийским ситуация изменится, – сказал Иэн. – Эдмунд – святой, и он не побоится призвать к примирению обе враждующие стороны...

– Что и делают уже в течение почти целого года все епископы, кроме прихвостней Винчестера, – прервав мужа, взволнованно проговорила Элинор, и ее глаза вновь засверкали.

Иэн улыбнулся.

– Но Генрих истинно верует, и Эдмунд в его глазах будет пользоваться авторитетом еще до того, как получит мантию.

– Да, Эдмунд – святой, – согласилась Элинор, – но все-таки не больший, чем епископ Лондонский, а Роджеру до сих пор не удалось добиться примирения.

– Потому что Роджер – такой же епископ, как и Винчестер, – сказал Иэн. – По мнению короля, они оба одинаково близки Богу, хотя всему остальному свету совершенно очевидно, что Роджер сразу же предстанет перед ликом Господа, когда тот сочтет необходимым призвать его на небеса...

– А Винчестер отправится прямо к дьяволу! – выпалила Элинор.

Глаза Иэна светились печалью.

– Нет, – вздохнул он. – Несмотря на все неприятности, которые он навлек на нашу несчастную страну, Питер де Рош – не дьявол. В нем нет злого духа. Бог не проклянет человека за непонимание.

– Когда-то он был твоим другом, и ты никогда не перестанешь любить его, – раздраженным тоном сказала Элинор. – Но именно Винчестер, и только он, вбил в голову Генриха мысль о том, что король должен быть всемогущим и править без советов или согласия его баронов, несмотря на закон или традиции. И именно Винчестер преднамеренно подтолкнул Ричарда Маршала к бунту, рассчитывая на то, что, в случае победы, все остальные смирятся и отдадут свои привилегии без сопротивления.

– Но Винчестер думал таким образом восстановить мир и порядок в стране, – примирительно сказал Иэн, стараясь унять не на шутку разгневавшуюся Элинор.

– Винчестер думал таким образом прибрать покорную страну к своим рукам! – раздраженно отозвалась Элинор на последнее замечание, но, увидев замешательство на лице мужа, вскочила, снова поцеловала его, рассмеялась и вернулась на свое место. – Хорошо, – продолжала она, – я согласна с тобой!.. Тогда я пожелаю ему мучения в чистилище вместо огня ада!

Последние слова заставили рассмеяться Иэна.

– Твои представления о милосердии, моя любовь, веселят мне кровь. Но единственное, что я хотел разъяснить, так это то, что нам не следует опасаться, что Винчестер предаст нас анафеме, если мы отправимся в Уэльс на свадьбу нашего сына. – И Иэн обратил свой нежный взор на впорхнувшую в комнату старшую внучку.

Иэн давно уже перестал вспоминать о том, что Джоанна, мать Сибель, была его приемной дочерью, а не родной. Он знал, что Элинор вспоминает своего первого мужа, Саймона Леманя, с любовью, которую постаралась передать не только его детям – Джоанне и Адаму, но и сыну от второго брака – Саймону. Элинор не возражала против того, чтобы Иэн называл Джоанну дочерью, а Сибель – внучкой.

Сибель мимоходом обронила поцелуй на макушку деда и направилась прямиком к Элинор, держа в протянутой руке льняной стебель.

– Мне кажется, этот отмачивается уже достаточно долго, – сказала она.

Элинор взяла стебель и растрепала его, а затем пощупала ворсинки.

– Да, – согласилась она, – но останься – пусть горничная передаст женщинам, чтобы приступали к работе. Я хочу, чтобы ты написала письмо матери и отцу и сообщила им, что Иэн и я через пять дней отбываем в Уэльс.

– Уэльс? – переспросила Сибель, глядя на них расширившимися от удивления прекрасными глазами цвета зрелого янтаря. – Что-нибудь с Саймоном? – Теперь ее голос по-настоящему задрожал.

– Нет-нет, родная, с твоим братом все в порядке, – поспешил успокоить ее Иэн.

Элинор не могла удержаться от язвительного замечания:

– Если не считать того, что он еще больше обезумел, чем прежде, то, я думаю, ничего особенного.

Сибель растерянно переводила взгляд с дедушки на бабушку.

– Что Саймон натворил на сей раз? – с опаской спросила она.

Сибель любила всех в семье, но Саймона она просто обожала, ибо он, хотя и доводился ей дядей, был всего лишь на шесть лет старше и стал Сибель настоящим товарищем по детским играм. Саймон до сих пор, оставался ее ближайшим другом и поверенным всех ее сокровенных тайн. Однако она признавала, что Саймон оказался очень необычным ростком на древе семьи, все представители которой посвящали жизнь расширению своих владений, преумножению богатств и усилению власти. Поэтому Саймон часто ссорился с родителями, особенно со своей практичной и темпераментной матерью. Однако сейчас, вместо того чтобы выказать признаки ярости, яркие глаза Элинор лучились радостью.