Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница

– Простите, сударь…

Тоненький голосок звучит, задыхаясь, так что слова трудно разобрать. В зеленоватом свете газового рожка виден подбородок мужчины, синеватый от трёхдневной щетины… Ни лба, ни глаз нельзя различить, даже руки остаются невидимыми, ибо засунуты в карманы. Но Минна не боится этого безликого манекена, который кажется пустым, будто огромный рыцарский панцирь…

– Сударь, вы случайно не заметили одного… одного человека, такого высокого, который чуть покачивается на ходу?

Плечи мужчины приподнимаются, снова обвисают. Минна ощущает на себе неуловимый взгляд и проявляет нетерпение:

– Но он должен был пройти мимо вас, сударь…

Она храбро пытается разглядеть лицо стоящей перед ней тени. От бега щёки её порозовели, в глазах, будто в воде, отражается газовый свет; она открывает и закрывает рот, притопывая от возбуждения в ожидании ответа. Пустой человек ещё раз пожимает плечами и наконец роняет глухо:

– Никого не видел.

В ярости тряхнув головой, она срывается с места ещё быстрее, чуть не плача от огорчения при мысли, что потеряла столько времени зря.

На этой стороне бульвара гораздо темнее. Но лёгкий уклон словно сам несёт её вперёд, и она бежит, тревожась только о причёске, ибо узел вот-вот развалится, он не на шутку ей мешает… Навстречу по бульвару поднимается мирная пара полицейских. Ударившись о квадратное плечо одного из них, Минна едва не потеряла равновесия и успела услышать недовольные слова:

– И чего надо этой маленькой чертовке?

Она бежит, ветер свистит в ушах: она мчится, никуда не сворачивая. Кудрявый, конечно, направился к укреплениям, к своему королевству, впавшему в анархию, где может обрести не слишком надёжное убежище… В глубине за решёткой появляется поезд и проносится мимо Минны, обдав её волной дыма. Она замедляет шаг, волоча устало ноги, и смотрит, опустив голову, на тапочки, чьи острые мыски уже покрылись грязью. Опёршись о решётку, она провожает взглядом красный глаз поезда: «Где это я?»

В пятидесяти метрах тёмная пелена закрывает дорогу, и на гребне этой чёрной массы движется нечто живое и длинное, с султаном дыма и с красно-жёлтыми огнями…

«Ещё один поезд! Проходит над бульваром. Я этого моста не знала… Если это одно из их убежищ, то он ждёт меня там!»

Она бежит, и губы у неё дрожат. В голове проносятся, сменяя друг друга, лёгкие отчаянные мысли. Неужели любовь не поможет ей, не выведет на верную дорогу? По-прежнему придерживая узел волос рукой, она будто приподнимает саму себя изящными пальчиками, и от ветра, хлынувшего в открытый рот, мгновенно пересыхает горло…

Вырастающая перед ней чёрная громада моста не пугает её. Она угадывает в нём порог к новой жизни, святые врата тайны… Пряди, вырвавшиеся из-под черепахового гребня, летят вровень с её щекой, а другие сбиваются на затылке, трепеща и подрагивая, будто живые перья… Что-то более тёмное, чем красноватый мрак, пошевелилось впереди, что-то сидящее прямо на земле в облачке мерцающего тумана, обволакивающего газовый рожок… Неужели он? Нет! Какая-то женщина свернулась клубком; две женщины и мужчина, очень маленького роста и хилого сложения. Их не вспугнули беззвучные шаги Минны; впрочем, мост ещё сотрясается в глухом ворчании…

Запыхавшаяся девочка силится разглядеть среди этих скорченных фигур благородный силуэт того, за кем гналась. Кудрявого здесь нет. Это его собратья, возможно, его подданные: мужчина – похожий на тщедушного ребёнка – с гордостью носит знаменитый свитер и мягкую суконную кепку, облепившую голову. Позади этой троицы возвышается нагромождение столбов с рифлёной поверхностью.

«Прямо как в Помпеях», – восторгается Минна, целиком скрытая тенью одной из колонн.

Лежавшая на земле женщина встаёт; на ней фартук, дешёвенький корсаж кричащей расцветки, волосы стянуты узлом на затылке – чёрно-металлические, гладкие и блестящие, будто панцирь рогатого жука. Минна разглядывает её с жадностью, сравнивая с собой: да, этого ей не хватает, у неё нет этой шикарной причёски волосок к волоску, нет корсажа из красной шерсти, заколотого на груди бабочкой из грубых кружев. А главное, в самой манере держаться Минне недостаёт чего-то такого, что и назвать нельзя, – этой агрессивной отчаянной повадки, этого цинизма и кошачьей мягкости движений, как у зверя, который живёт, почёсывается, утоляет голод и совокупляется не таясь… «Это теперь мои люди, – самодовольно думает Минна. – Если я спрошу, они скажут, где ждёт меня Кудрявый…»

Вставшая женщина потягивается, раскинув мужеподобные руки, рыкающе зевает; видна её широкая спина с выступающими застёжками корсажа. Она заходится в кашле и ругается прокуренным голосом.

«Надо всё-таки решиться!» – восклицает Минна про себя. Заколов волосы и засунув руки в карманы с сердечком, она выходит из спасительной тени и останавливается, выставив ногу вперёд из-под подола юбки:

– Простите, милые дамы, вы не видели высокого мужчину, который слегка покачивается при ходьбе?

Она проговорила эту фразу громко и торопливо, как начинающая артистка, у которой больше рвения, нежели опыта. Матроны, привалившись спиной к откосу, тупо смотрят на нелепо выряженную девочку.

– Это ещё что такое? – вопрошает прокуренным голосом та, что кашляла.

– Пацанка какая-то, – отвечает вторая. – Вот умора!

Тщедушный, сидя на корточках, дёргается от смеха, а затем произносит гнусавым голосом горбуна:

– Чё те надо, соплячка?

Оскорблённая Минна окидывает недоноска королевским взглядом:

– Мне нужен Кудрявый.

Недоносок поднимается, с церемонным поклоном обнажив голову с редкими волосами:

– Я и есть Кудрявый, чем могу служить?

Женщины хохочут, а Минна, нахмурив брови, собирается пройти мимо, но тут бродяга подходит к ней поближе и доверительно сообщает:

– Да кудрявый я, сойдёмся поближе, увидишь…

Он норовит обхватить Минну за талию, и нервы её не выдерживают: она бросается наутёк, слыша за собой быстрое шарканье башмаков, которое прекращается лишь после крика одной из женщин:

– Антонен! Антонен! Оставь её, кому говорят!

Но не от страха колотится сердце Минны и летят вперёд ноги, будто у них крылья, причиной тому уязвлённая гордость, жгучее унижение королевы, которую посмел обнять лакей. «Они не поняли, кто я такая! Горе им, если я стану позднее их владычицей! Я скажу ему, скажу… но как же найти его. Господи?» Она идёт вперёд быстрым шагом, уже не в силах бежать. Сколько же времени идёт она по этой дороге вдоль склона? И как мало сегодня народу! Где же они все? Возможно, в заброшенной шахте собрался большой совет?.. Она хочет сесть на скамейку, чтобы вытрясти тапочки, куда набились маленькие остренькие камешки вперемешку с песком. Но какая-то парочка, разомкнувшая объятия при её приближении, обращает её в бегство словами, смысл которых остаётся ей не вполне понятным…