Рэйчел Кейн - Принц Теней

Ознакомительный фрагмент

Она так долго не отвечала, что я уж думал, что Тибальт одержал верх, но затем она коротко кивнула:

– Пойдемте со мной.

Тибальт, должно быть, хотел запротестовать, потому что я услышал, как она зашипела на него и произнесла:

– На сегодня довольно! Ваш дядюшка обязательно услышит о вашем недостойном поведении. Манеры у вас хуже, чем у конюха.

На самом деле ее вовсе не волновало спасение ее собственной – равно как и любой другой – души, гораздо больше ее интересовали дела мирские и, в частности, герцог, известный своей ярой приверженностью Церкви.

Тибальт вынужден был сделать несколько шагов назад, чтобы пропустить брата Лоренцо, и я прошел мимо него очень близко. Признаюсь, я испытывал удовлетворение, видя своего врага так близко, в дурацком положении и не способным ничего изменить. Вот бы еще стянуть пару безделушек – ведь момент был вполне подходящий. Но слишком велик был риск. Лучше уж тогда сделать это перед уходом.

Мы поспешили вслед за развевающимися юбками синьоры Капулетти, которую теперь сопровождала еще и та служанка, которая насмехалась над нами в приемном зале, вверх и по коридору туда, где, как я знал, находились покои Розалины. Синьора Капулетти не потрудилась даже постучать – один из слуг просто распахнул двери, и вся компания ввалилась внутрь без предупреждения.

Я увидел Розалину не сразу, сначала я услышал только, как охнул Лоренцо. Одна из служанок слабо вскрикнула – горестно, но едва ли удивленно.

Выражение лица синьоры Капулетти не изменилось: оно было неподвижно, словно высечено из камня.

Я подвинулся чуть правее и, стараясь, чтобы капюшон все же прикрывал мне лицо, поднял голову и осмотрел комнату.

Поначалу я не увидел ничего, кроме крови. Капли крови, лужицы крови на полу…

Розалина скорчилась в холодном углу, поджав колени к груди, ее ночная сорочка была вся в крови, которая капала из разбитых губ и из открытой раны на лбу. Обычно для образования синяков нужно время, но ее левый глаз уже сейчас заплыл, а челюсть справа стремительно опухала и раздувалась на глазах. Она осторожно поддерживала правую руку, и я увидел следы крови у нее под ногтями.

Да что она за женщина – она что, сопротивлялась Тибальту?! Она проиграла, это было очевидно, но все же при виде следов борьбы на этих нежных руках у меня перехватило дыхание.

А еще оттого, что она узнала меня.

Я видел, как она подняла голову, наши глаза встретились – по крайней мере, на мгновение, – и по тому, как она вздрогнула, я понял, что она меня узнала. В ее глазах было странное выражение, которое я затруднился бы определить одним словом: страх – разумеется… а кто бы не боялся в ее положении?

Но не только. Было что-то еще.

Мне показалось, что это была – хотя невозможно! – благодарность.

– Как удачно складывается, что она уже на полпути в Христовы невесты, – заметила ее тетушка. – Ведь Ему, его всеобъемлющей, совершенной любви нет дела до таких незначительных земных вещей, как красота. Видите ли, эта девушка временами бывает очень непокорной, святой отец.

– Но для чего такая жестокость? – спросил он, и я по голосу понял, что он едва сдерживается. – Ведь эта девица, помимо всего прочего, обещана Церкви.

– И наша святая обязанность следить, чтобы она не порочила имя Капулетти, – заявила ее тетка, гордо подняв голову. Ей не нравились подобные вопросы. – Святое Писание говорит, что непокорное дитя надо учить, не так ли, падре? И вообще… Я полагала, что вы явились, дабы заниматься ее духовным состоянием, а не физическим.

– Иногда одно тесно переплетается с другим, – негромко произнес брат Лоренцо и опустился на колени перед девушкой. Своим длинным и широким шерстяным рукавом он осторожно стал утирать кровь со лба Розалины. – Как вы, синьорина?

– Хорошо, – шепнула она и на миг прикрыла глаза. – Все хорошо, благодарю вас.

– Достаточно ли хорошо, чтобы осознать, что вас призвал к служению сам Господь наш Всемогущий?

– В такой час? – Голос синьоры Капулетти был холоден как лед. – Разумеется, нет. Ей нужна как минимум неделя, чтобы приготовиться к отъезду.

Брат Лоренцо поднялся, выпрямился во весь рост и всплеснул руками, взмахнув окровавленным рукавом:

– Неделя? Вы говорите – неделя? Чтобы исполнить волю Господа?!

– Господа или вашу?

Я рискнул мельком взглянуть в сторону синьоры Капулетти.

Бесцветные глаза ее метали молнии, губы превратились в тонкую ниточку. Она была подозрительной натурой, и этот странный, связанный с потусторонними силами визит будил в ней сомнения и подозрения. И вряд ли нам удалось их в ней потушить.

– Я пошлю письмо аббатисе, чтобы получить подтверждение… подтверждение, что это ваше откровение было действительно от Бога, а не из какого-то более низкого места. Если это окажется правдой – вам будет оказана честь сопроводить девицу в монастырь. Если же нет – можете быть уверены, что все будет доложено епископу и он сам разберется, что делать дальше.

Епископ, разумеется, был урожденный Капулетти.

Брат Лоренцо, таким образом, подвергался из-за меня смертельной опасности – но, глядя на Розалину, которая тоже пострадала из-за меня, я не видел другого выхода. Ее жизнь висела на волоске между настроением Тибальта и равнодушием его тетушки. Я не хотел оставлять ее здесь, подвергая еще большему риску, но вдруг я заметил, как она чуть шевельнула поврежденной рукой. Этот еле заметный жест означал, что мне лучше удалиться.

Поэтому я прикусил язык – в буквальном смысле этого слова, чувствуя железистый привкус крови во рту, склонил голову в поклоне и сложил руки в молитвенном приветствии, пока брат Лоренцо бормотал приличествующие моменту благодарности синьоре Капулетти, губы которой так и не разжимались, будто склеенные. Получив обещание, что раны Розалины будут обработаны должным образом, он потянул меня прочь – вниз по лестнице.

Тибальт все еще торчал там, подобравшись, как кот перед прыжком, и нам пришлось пройти мимо него. Я был так близко, что мог уловить идущий от него запах крови Розалины и тяжелый, резкий запах его пота.

Я почувствовал, как бешенство вскипает во мне обжигающей волной. Руки у меня невольно сжались в кулаки, я с трудом преодолел искушение выхватить кинжал, спрятанный в складках одежды, и вонзить его в горло этому мерзавцу, но та часть моего сознания, которая еще способна была думать, напомнила мне: Розалина Капулетти не член моей семьи.

Как она тогда сказала? «Мой род не благ для вас…»

Вместо привкуса крови во рту у меня появился привкус пепла, когда мы покинули дворец Капулетти и двери с грохотом захлопнулись у нас за спиной.

Я путался в полах мерзкой душной рясы и сделал было попытку немедленно избавиться от нее, но брат Лоренцо схватил меня за руку, когда я уже готов был развязать веревку, заменяющую мне пояс.