Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

Но кем бы ни был невидимый манипулятор, я точно знала, что все происходит не по указанию Цезаря. Я решила, что нужно перехватить инициативу. Пусть Цезарь публично объявит о своих намерениях. Чтобы обсудить эту перспективу, я организовала у себя на вилле тайную встречу. Кроме самого Цезаря, я пригласила Антония и Лепида. Антоний был необходим для осуществления моего замысла: как и обещал Цезарь, недавно он стал жрецом Юлианского культа, а в качестве консула должен был сыграть определенную роль в некой намечавшейся на ближайшее время церемонии. Лепид же, будучи начальником кавалерии, являлся вторым после Цезаря по рангу военным командиром, и я не сомневалась в его личной преданности Цезарю. Ни в ком больше, кроме Антония и Лепида, я уверена не была.

Темнота наступила уже несколько часов назад, и все лампы пришлось заново наполнить маслом, когда первым из гостей прибыл Цезарь. Стряхнув вечернюю влагу с плаща и передав его слуге, он повернулся ко мне и сказал:

— Тайная встреча под покровом тьмы заставляет почувствовать себя заговорщиком.

— А мы и есть заговорщики, — ответила я. — Мы в заговоре против тех, кто в заговоре против тебя — кем бы они ни были.

Ночь выдалась холодной, ветер задувал в окна и двери, раскачивал стойки ламп, отчего на стены ложились трепещущие тени. Сверху доносился прерывистый кашель Птолемея.

Я надела закрытые туфли, но пол был таким холодным, что ноги все равно мерзли. До этой зимы в Риме я и не подозревала, насколько холодны мраморные полы.

— Проходи, — пригласила я и провела его в маленькую комнату, согретую с помощью жаровни.

— Я стал воистину гостем в собственном доме, — заметил он. — Ты так долго живешь здесь, что кажется, будто он всегда был твоим.

— Здесь не похоже на мой дом, — призналась я. — И скоро…

— Да-да, я знаю. Мы поговорим об этом попозже, — сказал он. — У меня есть план, который, я думаю, тебе понравится.

Прежде чем он успел продолжить, я услышала, как прибыл Лепид и слуги провели его в дом. Лепид был озадачен.

— Приветствую, прекрасная царица. Я сгораю от любопытства.

Он вопросительно взглянул на Цезаря.

— Нет, это не я затеял, — покачал головой Цезарь. — Я в таком же неведении, что и ты.

Лепид остановился у тлеющей жаровни, энергично потирая руки.

— Ну, хотя бы на холоде торчать не придется, — с улыбкой промолвил он.

Тут появился и Антоний, кажется, слегка удивленный тем, что оказался последним.

— Очень нелегко вырваться от Фульвии, — сообщил он в свое оправдание. — Скажи я, что тут замешана политика, она увязалась бы за мной, а развлекаться посреди ночи не отпустила бы.

— Неужто она тебя укротила, Антоний? — спросил Лепид.

— Ты вырвался, и уже не важно, каким образом, — заключила я. — Садитесь, друзья.

До сего момента все трое стояли посреди комнаты. Я указала им на удобные кушетки и украдкой взглянула на Цезаря в надежде, что он вспомнит о подушках и коврах наверху.

Расположившись на кушетках с гнутыми деревянными ножками и многочисленными мягкими подушками, они выжидающе уставились на меня.

— Расскажите мне о предстоящем празднике Луперкалий, — попросила я, усевшись напротив на стул с прямой спинкой.

Они несколько растерялись — неужели я созвала к себе под покровом тьмы троих самых могущественных людей Рима, чтобы послушать рассказ о празднике?

Наконец Антоний сказал:

— Это древняя церемония. Одним богам ведомо, с каких времен она повелась. Ритуал имеет отношение к плодородию. Жрецы разрезают снятые шкуры жертвенных животных на полоски и бегают по улице, хлеща ими встречных. Это шумный и буйный праздник.

— Он забыл сказать, что жрецы бегают по улицам полуобнаженными, а женщины, желающие зачать, нарочно подставляются под удары их ремней, которые называются februa. Много шума, все в крови перемазаны, — поморщился Лепид. — Не люблю этот праздник.

— Насколько я поняла по прошлому году, в народе он популярен, — заметила я. — Все приходят посмотреть на действо. И ты, Цезарь — разве ты не будешь наблюдать за происходящим на ростре? Разве это не входит в твои обязанности?

— О да, — сказал Антоний. — Он должен председательствовать на церемонии, в золоченом кресле и в триумфальном облачении.

— Значит, все будут смотреть на тебя? — спросила я Цезаря напрямик.

— Главным действующим лицом праздника буду не я, если ты это имеешь в виду, — ответил он.

— Но жрецы должны в итоге подбежать к нему, — поправил Антоний. — Они промчатся по всем улицам Рима и закончат путь у ростры.

— То есть именно это ты и будешь делать, — сказал Лепид. — Ты же один из жрецов.

— А также консул, — добавил Цезарь, и я услышала нотку разочарования в его голосе. — Достоинство консула несовместимо с действиями жреца Луперкалий.

— И кто создал это противоречие? — обратилась я к Цезарю, удивив его. — Разве не ты назначил Антония на две взаимоисключающие должности?

Цезарь поморщился: он не любил, когда я укоряла его, тем более при людях.

— К чему ты клонишь? — холодно спросил он.

И тут я поняла: сам факт, что они приглашены сюда женщиной, выбивает их из колеи. Римлянки заняты домом и не проявляют самостоятельности в иных сферах, а я, иностранная царица — единственная особа женского пола в Риме, имеющая возможность держаться с ними наравне. Приглашать их к себе, задавать вопросы и давать советы, не относящиеся к домашним делам.

— Вот к чему, — сказала я, поднявшись. — Тебе пора во всеуслышание объявить о намерении стать царем — или об отсутствии такового. А какое время подходит для этого лучше, чем Луперкалии? Ты будешь на возвышении, почти на сцене, у всех на виду. Надо перехватить инициативу, выступить и объявить народу то, что ты хочешь ему сообщить.

— А что я хочу сообщить? — спросил Цезарь и подался вперед, опираясь на костяшки пальцев.

— А уж это тебе решать, — ответила я. — По моему разумению, стоило бы успокоить народ, заявив, что ты не хочешь становиться царем. — Я помолчала. — Разве тебе недостаточно этих фальшивых историй, этих пятен на репутации, когда невесть кто приветствует тебя как царя, когда чьи-то руки надевают короны на твои статуи и пишут республиканские лозунги на преторском кресле Брута?

Он вздохнул.

— Да, действительно, меня они донимают.

— Тогда кончай с ними! Один из вас — Антоний или Лепид — предложит ему корону прямо на ростре, на Луперкалиях, на глазах у всего Рима. Сделать это нужно как можно демонстративно и театрально. А ты, Цезарь, должен решительно от нее отказаться — точно так же демонстративно и торжественно. Потом твой отказ занесут в анналы храма Юпитера на Капитолийском холме.