Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон

— Эта барышня — мой очень большой друг, — сказал я. — И конечно, вы не стали бы меня поддразнивать, если бы дело действительно было серьезным.

— Тем не менее по-своему оно весьма серьезно, — заметил он. — Плутовка Катрин выпустила на волю весьма и весьма сомнительную персону — своего папеньку.

Итак, одно из моих предположений оправдалось. Джеймс Мор вновь обрел свободу. Он одолжил своих служителей, чтобы они держали меня в плену, он предложил себя в свидетели по аппинскому убийству, и его показания (неважно, с помощью какой хитрости) были использованы для воздействия на присяжных. Теперь он был вознагражден и покинул тюремные стены. Пусть властям было угодно представить это как побег, но я-то знал, что все сводилось к сделке. Вот почему я тут же перестал тревожиться за Катриону. Пусть делают вид, будто она устроила побег своего отца, пусть даже она сама искренне в это верит, но распоряжался всем Престонгрейндж, и я не сомневался, что он не только не допустит, чтобы она понесла наказание, но вообще не доведет дело до суда. Вот почему я не совсем вежливо воскликнул:

— Ничего другого я и не ждал!

— Вы иногда тоже бываете сама сдержанность, — заметил Престонгрейндж.

— Что ваша милость под этим подразумевает? — осведомился я.

— Просто меня удивляет, — ответил он, — как, с такой проницательностью делая выводы, вы не умеете оставить их при себе. Но полагаю, вам интересно узнать подробности. Я получил два описания случившегося, и второе, неофициальное, много полнее и гораздо занимательнее, так как вышло из-под бойкого пера моей старшей дочери. «Весь город только и говорит о весьма примечательном событии, — пишет она. — И еще более примечательным (стань оно достоянием гласности) его делает то обстоятельство, что главное действующее лицо — протеже его милости моего папеньки. Я полагаю, ваше сердце слишком предано долгу (не говоря уже о многом прочем), чтобы вы могли забыть Сероглазку. Представьте, надевает она широкополую шляпу, длинный ворсистый мужской плащ и пышный галстук, подсучивает юбки только богу известно как высоко, берет в руки заплатанные башмаки и отправляется в Замок. Там она представляется башмачником Джеймса Мора, ее провожают к нему, и поручик (кажется, большой любитель пошутить) смеется со своими солдатами над длиннющим плащом башмачника. Вскоре из-за двери доносятся сердитые голоса и звуки пощечин. Башмачник опрометью выбегает из каземата, плащ его развевается, шляпа сползает на глаза, и поручик, а за ним и весь караул покатываются от хохота, глядя вслед бедняге. Но когда они в следующий раз заглядывают в каземат, им становится не до смеха при виде высокой, красивой сероглазой девицы в женском платье! Башмачник же уже «за горами Думблена», и все полагают, что бедной Шотландии придется кое-как утешиться в разлуке с ним. Сегодня вечером я в обществе пила здоровье Катрионы. Впрочем, ею восхищается весь город, и, думаю, дамские угодники завели бы моду носить в петлице кусочки ее подвязки, если бы только сумели их добыть. Я чуть было не посетила ее в тюрьме, но вовремя вспомнила, что я дочь моего папеньки, а потому ограничилась записочкой, которую поручила верному Дойгу, и надеюсь, вы признаете, что я умею блюсти политику, когда хочу. Тот же верный увалень отправит это письмо вместе с депешами мудрецов, так что вам представляется случай послушать не только Соломона, но и дурака Тома. Да, кстати, о верных увальнях: скажите Дэвиду Бальфуру, как я жалею, что не могу увидеть, какое у него будет лицо, когда он услышит о ввержении длинноногой девицы в узилище. И вспомнит легкомысленную болтовню вашей любящей дочери и его почтительного друга». Так подписалась моя плутовка, — продолжал Престонгрейндж, — и, как видите, мистер Дэвид, я не отступаю от истины, когда говорю, что мои дочери очень к вам расположены.

— Верный увалень весьма им за это обязан! — сказал я.

— Но как мило все было проделано! — заметил он. — Эта дева гор истинная героиня, не так ли?

— Я всегда знал, что у нее бесстрашное сердце, — сказал я. — И бьюсь об заклад, она ни о чем не догадывалась… Впрочем, прошу извинить меня. Я касаюсь запретных тем.

— Голову даю на отсечение, она ничего не знала, — ответил он с полной откровенностью. — И верила, что бросает перчатку в лицо королю Георгу.

Катриона в тюрьме! Ее образ возник в моей памяти, и я ощутил странное волнение. Я видел, что даже Престонгрейндж восхищен ею и не может удержаться от улыбки при мысли о ее поступке. И мисс Грант, несмотря на дурную привычку насмешничать, несомненно, была в восторге. Меня как жаром обожгло.

— Я не дочь вашей милости… — начал я.

— Это мне известно! — перебил он с улыбкой.

— Я сказал глупость, — ответил я. — А вернее, неудачно выразился. Бесспорно, мисс Грант поступила бы опрометчиво, навестив ее в тюрьме. Но я покажу себя плохим другом, если тотчас не брошусь туда.

— Ого, мистер Дэвид! — сказал он. — А мне казалось, что мы с вами заключили уговор?

— Милорд, — ответил я, — заключая этот уговор, я был глубоко тронут вашей добротой, но не стану отрицать, что думал я так же и о собственных интересах. У меня были своекорыстные намерения, но теперь я вспоминаю о них со стыдом. Быть может, для безопасности вашей милости полезно упомянуть, что этот докучливый Дэви Бальфур — ваш друг и гость. Конечно, говорите так. Я не стану вас опровергать. Но ваше покровительство… я не буду им пользоваться. И прошу лишь об одном: отпустите меня и дайте мне разрешение увидеться с ней в тюрьме.

Он смерил меня суровым взглядом.

— Мне кажется, вы ставите все с ног на голову, — сказал он. — То, что я сделал, было следствием моей симпатии, которую вы по своей неблагодарной природе, очевидно, не заметили. Что касается моего покровительства, оно вам оказано не было и (будем точны) не предлагалось. — Он помолчал. — Послушайте моего предостережения, — добавил он затем. — Вы себя не знаете. Юность — время опрометчивости. Еще года не пройдет, как вы на все это будете смотреть совсем по-другому.

— Такой юности я и хочу для себя! — вскричал я. — Иной, чем у этих юных законников, которые пресмыкаются перед вашей