Розмари Роджерс - Ложь во имя любви

К Инес внезапно вернулось самообладание. Она смолкла. Теперь до Марисы доносилось только ее прерывистое дыхание.

– Ради Бога! – взмолился дон Педро, нарушив зловещее молчание. – Неужели мало неприятностей для одного вечера? Завтра вы обе пожалеете о своей несдержанности, а я попытаюсь забыть события этого вечера. Всем нам нужно отдохнуть.

Мариса негодовала на него: экий праведник! А ведь с его легкой руки они поссорились. В одном она была с ним согласна: она совершенно лишилась сил и нуждалась в одиночестве, чтобы привести в порядок свои мысли. Дон Педро проявил себя педантом и собственником, и она не желала оставаться помолвленной с ним. Сейчас ей хотелось одного – бежать куда глаза глядят.

Теперь все молчали. Молчание Инес не предвещало ничего хорошего, что же касается Педро, то в его мысли трудно было проникнуть, хотя всего минуту назад он предпринял неуклюжую попытку миротворца.

Мариса легла уже с первым лучом зари. Педро подергал было ручку ее двери, и Мариса с облегчением вспомнила, что заперлась изнутри и оставила Лали переночевать в ее комнате. Лежа неподвижно, она слышала испуганный шепот девушки: «Кто там? Госпожа спит!» Затем все стихло. Мариса задремала, но быстро очнулась, испугавшись своих снов, и села в постели. На мгновение ей почудилось, что она опять перенеслась в беленый тунисский домик с узкими оконцами, в которые заглядывает ласковое утреннее солнце.

Лали, убиравшая свою постель, выпрямилась. В ее нежных карих глазах горел испуг.

– Я не хотела вас будить, мэм. Еще очень рано.

Губы Лали дрожали. У нее был такой вид, будто она ожидала брани, а то и побоев. Неужели Инес колотит своих рабов? Мысли об Инес повлекли за собой воспоминания о прошедшей недоброй ночи. Уснуть с такой тяжестью на душе было невозможно. Марисе требовалось уединиться, чтобы привести в порядок свои смятенные чувства и хорошенько поразмыслить.

Видя, что Лали, готовая расплакаться, наблюдает за ней, Мариса выдавила бодрую улыбку.

– Мне все равно не удавалось толком заснуть. Такая сильная усталость, что сон не идет. Лучше мне не залеживаться. Знаешь, Лали… – Она посмотрела на девушку взглядом заговорщицы. – Не принесешь ли мне чашку крепкого черного кофе? А еще прикажи подать лошадь. Никого не беспокой. Я, пожалуй, покатаюсь одна верхом. Я не поеду далеко, только до утеса над рекой.

Глава 42

Встававшее из-за утесов солнце согревало Марисе ноги. Она вспоминала времена, когда ездила верхом не по-женски, а как мужчина, выдавая себя за юного янычара, спутника Камила. Ужасно, что дамская одежда обрекает женщину сидеть в седле боком, а не по-настоящему, как только и можно скакать во весь опор! Впрочем, в это утро у нее были и более серьезные основания для переживаний.

Ранним утром можно было только догадываться, какое пекло будет в разгар дня. Река все еще оставалась укутанной густым туманом, казавшимся желтой маслянистой пленкой на ленивой воде.

«Нэтчез-под-холмом» только сейчас отходил ко сну после ночных неистовств, но здесь, на возвышенности, в бесчисленных каплях росы на влажной траве и на покрытых мхом стволах столетних деревьев уже отражалось солнце.

Лали была до смерти напугана настойчивым желанием госпожи прогуляться в одиночку, однако рабская вымуштрованность не позволила ей ослушаться недвусмысленного приказания; столь же безропотно подчинился приказу негр-конюх, приведший оседланную лошадь. Рабы не имеют права сомневаться в приказах и оспаривать их; однако Мариса была всего лишь пленницей обстоятельств, разве что имела собственную голову на плечах и волю поступать по-своему.

«Что же делать? – раздумывала она. – А почему, собственно, я так испугалась его присутствия?» Ей скоро предстоял отъезд в Луизиану, на плантацию «Конграсиа». Мариса совершенно не помнила своей родины. Самые ранние ее воспоминания были связаны с Мартиникой и домом деда. Ей вовсе не хотелось в Луизиану, но теперь, когда до плантации было рукой подать, она собиралась испить эту чашу до дна. Этого ожидал от нее дядя, но было ли это единственной причиной? Не обошлось здесь и без неприязни к злобной молодой мачехе.

Мариса ослабила поводья и погрузилась в размышления. Опомнилась она, только когда оказалась в совершенно незнакомом месте. Далеко позади остались утесы над рекой. Чтобы вернуться, ей надо будет всего лишь развернуть лошадь и забрать влево, где зеленела роща. Как же все-таки неудобно ездить верхом в дамском наряде!

Ее руки в перчатках опять натянули поводья; в следующее мгновение лошадь вскинула голову и тихонько заржала. На округлом холме, поросшем травкой, прямо у Марисы на пути, показался всадник. Солнце ярко освещало обоих. Серый в яблоках жеребец выглядел таким же диким и опасным, как и его сероглазый наездник…

Старый имам, посвящавший ее в таинства ислама, твердил о роке. Этим утром она уже успела вспомнить те времена, поэтому отвергла мысль о бегстве, а гордо выпрямилась в седле, поджидая всадника.

– Ты находишься в чужих владениях. Что ты здесь делаешь одна в такую рань?

Только сейчас она поняла, что земли Балтиморов примыкают к землям, купленным ее отцом в подарок молодой жене. Вполне естественно, что он гостит у родителей своей невесты…

Вздернув подбородок, она ответила довольно язвительно:

– Разве это твои земли? Кстати, где же твоя невинная малютка Джейн? Я хотела побыть одна, но если оказалась на чужих землях, то с радостью поверну назад. – Она не удержалась и ехидно добавила: – Лично я ни перед кем не отчитываюсь за свои поступки!

– Значит, Педро Ортеге пора тебя взнуздать, – грубо ответил он, подъезжая к ней.

Ей стало страшно. Она не испытывала к нему ни малейшего доверия, а только ненависть. Сейчас ему выдалась прекрасная возможность навсегда от нее избавиться. Вокруг не было ни души; если лошадь сбросит ее с утеса в реку, все только разведут руками: несчастный случай…

Доминик Челленджер, известный прежде как герцог Ройс и капитан-капер, обладал непревзойденным талантом сметать все преграды на своем пути. Почему он должен делать для нее исключение?

Мариса не сводила с него глаз и так судорожно натягивала поводья, что лошадь под ней гарцевала и всхрапывала, взволнованная приближением жеребца.

– Тебя никто не предупредил, что здесь опасно показываться одной? Головорезы из-под холма нередко спасаются здесь от речных туманов. Здесь хорошо трезветь и нападать на беззащитных – вроде тебя. – Он подъехал так близко, что она увидела его презрительную гримасу. – Или тебя забавляет риск?

Он выглядел теперь гораздо более устрашающим, безжалостным, опасным, чем когда-либо прежде. В этом по-прежнему девственно-диком краю он был на своем месте. Его коричневые кожаные бриджи были заправлены в высокие сапоги, шелковая рубашка небрежно распахнута на груди, из-за широкого пояса торчала рукоять пистолета.