Филиппа Грегори - Королевская шутиха

— Чем меньше слов, тем легче жить, — посоветовал он.

Потом он вдруг хлопнул себя по лбу и озорно улыбнулся.

— Надо же! Советую женщине попридержать язычок! Ну, и дурак же я!

Наш урок продолжался. Уилл показал мне правильную стойку, объяснив, насколько важно во время поединка сохранять равновесие, для чего левую руку нужно держать на поясе. Затем я узнала, что должна определить, какая из моих ног является опорной. Опорную ногу нельзя было отрывать от пола, иначе я споткнусь и упаду. Уилл учил меня делать выпады и отступать. От настоящих выпадов мы перешли к ложным, существовавшим для обмана противника.

Через некоторое время Уилл потребовал, чтобы я нанесла ему удар. Я переминалась с ноги на ногу.

— А если я задену тебя мечом? — наконец спросила я.

— Тогда я вместо смертельной раны получу занозу, — усмехнулся шут. — Смелее, Ханна. Это же деревянный меч.

— Ну, что ж, защищайся, — нетвердо произнесла я и сделала выпад.

Уилл как-то ловко увернулся и вдруг оказался сбоку. Деревянное лезвие его меча упиралось мне в горло.

— В настоящем поединке это означало бы твою смерть, — сказал он. — Думаю, теперь ты станешь серьезнее относиться к нашей учебе.

Но я захихикала.

— Я же не мальчишка, чтобы увлекаться сражением. Давай попробуем еще раз.

На этот раз я была проворнее и сумела полоснуть мечом по краю его камзола.

— Великолепно, — прошептал Уилл. — Давай еще раз.

Мы упражнялись, пока мои удары не стали выглядеть правдоподобно. Потом Уилл начал учить меня отступать, уклоняясь в разные стороны. В углу лежал толстый коврик. Уилл его расстелил и показал, как надо кувыркаться, уходя от противника.

— Видишь, как все это смешно? — спросил он, усаживаясь по-турецки.

Сейчас он был похож на мальчишку, усевшегося почитать книгу.

— Не очень-то и смешно, — призналась я.

— Я все время забываю: ты ведь не столько шутиха, сколько блаженная, — вздохнул он. — Ты не воспринимаешь смешную сторону жизни.

— Воспринимаю, — обиделась я. — Просто у тебя это выходит не смешно.

— Неправда! — возразил Уилл. — Я почти двадцать лет смешу королей, вельмож и придворных. Я появился при дворе, когда король Генрих был влюблен в Анну Болейн. Помнится, я пошутил на ее счет, и он больно надрал мне уши. Но моя шутка пристала к ней. Над моими шутками смеялись взахлеб, когда тебя еще на свете не было.

— Сколько же тебе лет? — спросила я, вглядываясь в его лицо.

Морщины вокруг рта. Морщины вокруг глаз. Но во всем остальном легкий, долговязый Уилл напоминал мальчишку-подростка.

— Сколько мне лет? Мы ровесники с моим языком, а вот зубы чуть-чуть меня моложе.

— Я серьезно спрашиваю.

— Могла бы и сама сосчитать. Мне тридцать три. А почему ты спрашиваешь? Хочешь выйти за меня замуж?

— Нет уж, благодарю покорно, — замотала головой я.

— Ты бы стала женой умнейшего в мире шута.

— Ни за что не выйду за шута.

— Успокойся, тебе это не грозит. Умный мужчина остается холостяком.

— И все равно ты меня не рассмешишь, — поддела я его.

— Ничего удивительного. Ты хоть и маленькая, но женщина. А у женщин нет чувства юмора.

— У меня есть, — возразила я.

— Откуда у тебя это чувство? Женщина не создана по образу и подобию Божьему. Поэтому она не видит смешную сторону жизни.

— А я вижу! Вижу!

— Говорить можно что угодно, но чувства юмора у тебя все равно нет, — торжествующе ухмылялся Соммерс. — Если бы женщины были наделены чувством юмора, стали бы они выходить замуж? Ты когда-нибудь видела мужчину, желающего женщину?

Я покачала головой. Уилл просунул свой меч между ног и лихорадочно забегал взад-вперед.

— Мужчина, охваченный желанием, не может ни говорить, ни думать. Точнее, все его мысли подчинены плотскому желанию. То, что болтается у мужчины между ног, управляет им, как след управляет гончей. Единственное, на что способен в такие минуты мужчина, — это скулить по-собачьи: «Хочу-у-у-у-у!»

Я захохотала во все горло. Уилл и впрямь был превосходным шутом. Казалось, деревянный меч, изображавший мужской орган, управляет всеми его движениями. Меч заставлял шута делать нелепые броски, подпрыгивать, пятиться задом. Устав скакать, он подошел ко мне и довольно улыбнулся:

— Вот тебе и доказательство, что у женщин нет мозгов, — сказал он. — Ну, какая женщина, имеющая мозги, согласилась бы жить рядом с мужчиной?

— Во всяком случае, не я.

— Тогда моли Бога, чтобы прожить девственницей, девочка-мальчик. Но если ты не допустишь до себя мужчину, как же ты выйдешь замуж?

— А я и не хочу замуж.

— В таком случае ты действительно дурочка. Если у тебя не будет мужа, кто тебя прокормит?

— Буду сама зарабатывать на жизнь.

— Тогда ты дважды дурочка, поскольку заработать ты сможешь лишь своим шутовством. А это делает тебя уже трижды дурочкой. Первый раз — потому что не хочешь выходить замуж, второй — потому что собираешься сама зарабатывать на жизнь, а третий — из-за твоего ремесла. Получается, я единожды дурак, а ты — трижды дурочка.

— Ничего подобного! — возразила я, и откуда-то у меня нашлись слова для своих доводов: — Ты служишь шутом почти двадцать лет. При тебе сменилось два поколения королей. А я во дворце всего несколько недель.

Уилл тоже засмеялся и хлопнул меня по плечу.

— Будь осторожна, девочка-мальчик, иначе ты из блаженной превратишься в настоящую шутиху с остреньким язычком. Поверь мне, ежедневно фиглярничать и смешить куда труднее, чем раз в месяц сказать что-нибудь, от чего все рты разинут.

Я снова засмеялась. Оказывается, моя служба при дворе заключалась в том, чтобы раз в месяц удивлять короля и придворных.

— Отдохнули — и за дело, — сказал Уилл. — Нам еще нужно придумать, как ты изящно убьешь меня на маскараде.

У нас получился замечательный спектакль. Мы сами хохотали, отрабатывая его части. В нем мы вели себя, как настоящие дураки. Неправильно рассчитав время, мы одновременно делали выпад и ударялись лбами. Изобразив на лицах искреннее удивление, мы оба начинали отступать, расходясь в разные стороны. Точно так же мы оба делали обманные маневры, кувыркались и озирались вокруг, ища противника.

В конце концов я по чистой случайности закалывала Уилла, и он еще некоторое время кружил, удивляясь полученной ране. Можно было докладывать распорядителю церемоний, что мы подготовились. Однако он сам явился в комнату, где мы упражнялись, и сказал:

— Маскарада не будет.

Я повернулась к нему, держа в руке деревянный меч.

— Как не будет? А у нас все готово.