Эмоциональная зависимость в жизни. Я & Ты - Анна Азарнова

этого момента жизнь Инны превратилась в кошмар. Вадим и его молодая жена стали наваждением: каждый день Инна «провожала» его утром на работу, прильнув к дверному глазку, каждый день «встречала» его с работы, каждый день напряженно прислушивалась к происходящему за стеной, каждый раз, встречая соседа с женой, она пыталась понять, благополучен ли их брак, любит ли Вадим свою супругу. Каждый день она мысленно возвращалась к истории своих отношений с Вадимом, к привычным чувствам тоски, тревоги, безысходности, обиды, беспомощности и бессилия. Каждый день она задавала себе вопрос – любил ли меня Вадим и могла ли я спасти эти отношения? Каждую неделю Инна делала в коридоре уборку, чтобы прикоснуться руками к плитам пола, к тряпке, на которую наступала нога Вадима, это позволяло ей фантазировать о том, что она касается его самого. Он часто снился ей. С ухудшениями или улучшениями состояния Инны, с параллельно текущими отношениями с Даниилом такое положение дел длилось три года. Она одновременно находила и какое-то непонятное для нее самой удовольствие в привычных мыслях о Вадиме, и чувствовала тяжелую усталость и желание от них освободиться, однако это ей не удавалось – мысли назойливо возвращались снова и снова.

В какой-то момент она подошла к зеркалу и увидела в нем «изможденную женщину с пустыми глазами» – и поняла, что больше категорически не хочет находиться ни в какой связи ни с реальным, ни с воображаемым Вадимом и что ей нужна помощь, чтобы выбраться.

Анализируя этот пример, мы можем увидеть, что состояние Инны организуется вокруг ситуации расставания с Вадимом, на которой она «застряла» и которое не может не только прожить, но и с которым не в состоянии смириться. Много лет Инна провела в отрицании потери (поддерживая фантазийный контакт в ситуации фактически полного отсутствия отношений) и «торгах» – могла ли она как-то повлиять на ситуацию или нет. Она не могла расстаться с образом Вадима (хочется сказать – именно образом, который очень далек от реального человека) и, обратите внимание, находила иллюзорные способы этот контакт поддерживать (ритуальные проводы на работу, ритуальная уборка в коридоре – все это является иллюзорными способами поддержания иллюзорного контакта, как если бы нечто реально умерло и больше не существовало, а Инна создала бы иллюзорный образ этого нечто и поддерживала бы с ним контакт). Я называю образ Вадима иллюзорным, потому что в ходе наших встреч быстро выяснилось, что ничего общего этот образ с реальным человеком не имел: во-первых, потому, что он был крайне идеализирован (иначе как с особенным блеском в глазах Инна не могла говорить о нем) и, во-вторых, потому что одновременно с этим он пуст (Инна не смогла описать мне Вадима как человека, она скорее говорила о том, как она могла бы себя почувствовать, если б оказалась возлюбленной Вадима, и о том, что, с ее точки зрения, чувствует его молодая жена, находясь рядом с ним). Инна и сама удивилась тому, что, с ее слов, образ Вадима похож на эффектную бумажную обертку от шоколадной конфеты, которой внутри нет. В ходе работы достаточно быстро удалось получить доступ и к негативной части эмоционального опыта Инны, ассоциированной с образом Вадима, – она осознала, как сильно злится на него за то, что он резко оборвал отношения, а много позже ощутила ненависть к нему из-за того, что уже несколько лет «по его вине» живет в измененном психическом состоянии. Важно отметить также скрытые психологические выгоды, которые Инна получала, находясь в таком состоянии, – оно позволяло ей долгое время не обращаться к тревожащим вопросам, ответов на которые у нее не было: как мне строить свою жизнь? Как мне строить отношения с мужчинами? Фактически она имела «постоянного партнера» (я имею в виду образ Вадима) и одновременно не имела с ним отношений (потому что реальных отношений с Вадимом у нее не было). Иллюзорные отношения позволяли заполнить пустоту ее жизни. Когда наступил переломный момент в нашей с ней работе, на одной из сессий Инна рассказала о странном ощущении, с которым она проснулась утром. «У меня чувство, как будто я нахожусь в комнате, в которой до этого было много громоздкой мебели. Я открыла сегодня утром глаза со странным чувством, что этой мебели там больше нет. Ее вынесли, и я даже не поняла, как и когда это случилось. Комната пустая, совсем пустая, я слышу гулкое эхо, когда хожу по ней. Грязный пол. Ужасно пусто, – в ее глазах стояли слезы, – только какие-то старые письма на полу. И я сижу и кидаю эти письма в огонь … и мне так горько, и хочется плакать». В этот момент она разрыдалась и долго не могла успокоиться. Инна оплакивала в этот момент собственные иллюзии и одновременно прощалась с тем, с чем уже давно пора было проститься.

В контексте обсуждаемого вопроса мне хочется отдельно прокомментировать сны, характерные для людей, переживающих замершее горе. Очень часто именно в них можно уловить скрытую амбивалентность чувств по отношению к потерянному объекту. На сознательном уровне, как правило, отчетливо представлен позитивный полюс отношения. Во снах наряду с ним присутствует и негативный. Одна молодая женщина, с которой я работала, увидела сон, в котором она входила в комнату с пистолетом в руке, чтобы убить покинувшего ее возлюбленного. Она попыталась нажать на курок, но случилась осечка. После этого в сновидении она подошла к своему мужчине и отдала ему пистолет. Когда мы с ней стали прояснять внутренний смысл сна, она сказала: «Мне бы хотелось прекратить так зависеть от него и мучиться, но одновременно я отдала ему пистолет, и это про то, что хозяином моей жизни является он… я вся в его власти, и я отдаю себя в его власть».

Другой распространенной вариацией осложненного горевания, развиваемого зависимой личностью, является описанная Вамиком Волканом поглощенность горем с характерной для нее идентификацией с потерянным объектом (имеется в виду – с человеком). Такая динамика особенно бросается в глаза в ситуации с физической утратой (смертью) значимого лица, однако может присутствовать и в ситуации утраты значимых отношений в результате разрыва.

Идентификация с умершим или ушедшим выражается в том, что человек начинает воспроизводить в своем психическом облике и поведении черты умершего: обнаруживать те же вкусы и пристрастия, эмоциональные реакции, психические установки и убеждения, интересы, способы проведения свободного времени. Женщина, потерявшая мать и до этого совершенно равнодушная к рукоделию, начинает вязать и шить – так происходит потому, что ее покойная родительница увлекалась женскими ручными ремеслами. Сын,