Эффективное чтение. Техники «нечтения» для профессионального роста - Рустам Тельманович Агамалиев

Образ Христа можно найти почти в каждом художественном произведении – и у Эрнеста Хемингуэя, и у Стивена Кинга. Не верите? Пересмотрите трилогию «Матрица» и взгляните на Нео, Морфиуса и Тринити в свете архетипов и образов святых – вас ждут удивительные открытия. С работой Вачовски нет даже необходимости представлять – все подтверждает визуальный ряд, например расположение рук и тела Нео, когда его сначала отключили от Матрицы, а потом в последний раз подключили.

В Роланде из Гилеада, Сантьяго из рыбацкой деревни или Нео из дистопического будущего легко углядеть сходство. Однако существуют и такие, что требуют интерпретации и определенных усилий со стороны читателя.

Скрытый библейский след

Вы, скорее всего, читали повесть-сказку «Золотой ключик, или Приключения Буратино». В ней Алексей Толстой, человек политически ангажированный, сначала не принявший Октябрьскую революцию и эмигрировавший в 1918 году, а в 1933-м вернувшийся в СССР, зашифровал множество любопытных образов и событий. Я убежден, что «Буратино» – это далеко не детская сказка, а сложное, многогранное произведение, в простоте подачи которого автор выразил свою позицию относительно того, что происходило со страной в тот непростой период.

Становление советской власти сопровождалось сокращением влияния церкви на общество, отменой привилегий и наложением различных ограничений. В сказке Толстой умело зашифровал это непростое явление в сцене перепалки Джузеппе и шарманщика Карло в его мастерской. Позволю себе воспроизвести этот фрагмент:

Когда-то Карло в широкополой шляпе ходил с прекрасной шарманкой по городам и пением и музыкой добывал себе на хлеб.

Сейчас Карло был уже стар и болен, и шарманка его давно сломалась.

– Здравствуй, Джузеппе, – сказал он, зайдя в мастерскую. – Что ты сидишь на полу?

– А я, видишь ли, потерял маленький винтик… Да ну его! – ответил Джузеппе и покосился на полено. – Ну, а ты как живешь, старина?

– Плохо, – ответил Карло. – Все думаю – чем бы мне заработать на хлеб… Хоть бы ты мне помог, посоветовал бы, что ли…

– Чего проще, – сказал весело Джузеппе и подумал про себя: «Отделаюсь-ка я сейчас от этого проклятого полена». – Чего проще: видишь – лежит на верстаке превосходное полено, возьми-ка ты это полено, Карло, и отнеси домой…

– Э-хе-хе, – уныло ответил Карло, – что же дальше-то? Принесу я домой полено, а у меня даже и очага в каморке нет.

– Я тебе дело говорю, Карло… Возьми ножик, вырежь из этого полена куклу, научи ее говорить всякие смешные слова, петь и танцевать, да и носи по дворам. Заработаешь на кусок хлеба и стаканчик вина.

В это время на верстаке, где лежало полено, пискнул веселый голосок:

– Браво, прекрасно придумано, Сизый Нос!

Джузеппе опять затрясся от страха, а Карло только удивлённо оглядывался – откуда голос?

– Ну, спасибо, Джузеппе, что посоветовал. Давай, пожалуй, твое полено.

Тогда Джузеппе схватил полено и поскорее сунул его другу. Но то ли он неловко сунул, то ли оно само подскочило и стукнуло Карло по голове.

– Ах вот какие твои подарки! – обиженно крикнул Карло.

– Прости, дружище, это не я тебя стукнул.

– Значит, я сам себя стукнул по голове?

– Нет, дружище, – должно быть, само полено тебя стукнуло.

– Врешь, ты стукнул…

– Нет, не я…

– Я знал, что ты пьяница, Сизый Нос, – сказал Карло, – а ты еще и лгун.

– Ах, ты ругаться! – крикнул Джузеппе. – Ну-ка, подойди ближе!..

– Сам подойди ближе, я тебя схвачу за нос!..[99]

Все вроде просто в этой перепалке, но, если прочесть внимательно, с пониманием религиозного и политического подтекста, сцена в мастерской Джузеппе предстает совсем в ином свете. Буратино – дитя непорочного зачатия или церковь, Карло – Карл Маркс, а Джузеппе в России превращается в Иосифа. То есть Карл и Иосиф повздорили из-за того, что в их дела вмешалась церковь. Любопытно, правда?

В этом месте книги важно сделать предупреждение: подобное аналитическое чтение художественного текста не просто требовательно к знаниям и памяти читателя. При чрезмерном энтузиазме оно может эволюционировать в синдром поиска глубинного смысла[100]. Поэтому моя рекомендация – не усердствовать чрезмерно и положиться на интуицию. Это поможет создать определенный баланс и не искать того, чего нет. Как говорил профессор Преображенский в бессмертном романе «Собачье сердце»:

Вы, однако, смотрите, – предостерегающе и хмуро сказал Филипп Филиппович, грозя пальцем, – все-таки, смотрите, не злоупотребляйте![101]

И я вслед за Филипп Филипповичем повторю: не злоупотребляйте. Развлекательное чтение все-таки сначала развлекает, а только потом требует размышлений, и то не слишком интенсивных. Получайте удовольствие.

Прочий символизм художественного произведения

Если я остановлю свой рассказ на образе Христа, требовательный читатель скажет: что-то не так. Не только архетипы позволяют лучше понять мотивы героев, и некоторые события в книгах несут в себе религиозный подтекст. Все, что пишет автор, может в том или ином виде иметь скрытый смысл: дождь, туман, снег, зной, описание места, перемещение героев по карте, болезни, преследующие их на пути, прием пищи, формы лица и тела, характер увечий (врожденных или полученных). Все это так или иначе подчеркивает качества героев и дает представление о грядущих событиях. Вы, возможно, помните мысль, высказанную в этой книге, что у языка, которым выражаются мысли и описываются чувства героев, имеется одно уникальное свойство – предсказуемость.

Умение видеть символы или хотя бы намеки на них помогает читателю значительно глубже пережить и понять события. Вот, для примера, первая сцена в «Мастере и Маргарите», в которой впервые появляется Воланд:

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина[102].

Сравнивает ли Булгаков Москву с преисподней? Не знаю, не берусь оценивать, но знание возможной аналогии с Библией вынуждает задуматься над тем, кто населяет Москву (назовем ее «Москвой Патриарших»), и не дает шанса не заметить, как город трансформируется к финалу романа, превращаясь в «Москву на Воробьевых горах»:

Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки[103].

Что должно было случиться с героями и с самой Москвой, что из преисподней она превратилась в рай, ну или по крайней мере нечто весьма умиротворенное? Я оставлю этот вопрос без ответа – для размышлений.

Дело в том, что, на мой взгляд, в художественной книге не герои населяют пространство, в котором живут и действуют, а пространство является отражением внутреннего мира героя. Мне кажется, что трансформация Москвы в романе Булгакова – не что иное, как изменения самих героев романа, терзаемых муками в самом начале книги и упокоенных в конце.

Когда я читаю, всегда обращаю внимание на место, откуда пришел герой, и место, где он живет. Внимательно и вдумчиво читаю описание его комнаты, дома, дороги, по которой он идет. В качестве примера пространств, создающих образ героев, имеет смысл привести три максимально разных произведения: Антона Чехова, Чака Паланика и Габриэля Гарсиа Маркеса.

А. П. Чехов «Два газетчика»

Рыбкин, сотрудник газеты «Начихать вам на головы!», человек обрюзглый, сырой и тусклый, стоял посреди своего номера и любовно поглядывал на потолок, где торчал крючок, приспособленный для лампы. В руках у него болталась веревка[104].

Ч. Паланик «Бойцовский клуб»

Здесь есть кладовки, и спальные веранды, и витражи в окнах на лестничных площадках. Здесь в гостиной есть ниши с окнами и диванчиками. Плинтусы покрыты резьбой и лаком, они восемнадцати дюймов высотой.

Дождь просачивается в дом, и все деревянное разбухает или дает усадку. И гвозди во всем деревянном, – в полу, в плинтусах, в оконных рамах, – гвозди выползают наружу и ржавеют. Повсюду ржавые гвозди, на которые можно наступить или зацепиться локтем.

Здесь только один туалет на семь спален.

Дом ожидает чего-то. То ли изменения плана застройки, то ли утверждения завещания. Я спросил Тайлера, сколько он здесь, и он ответил, что около