Власть и прогресс - Саймон Джонсон

хоть и пропитанный предрассудками своего времени, в душе был эмпириком. Он путешествовал по стране, своими глазами наблюдал, к чему привело огораживание, – и эти эмпирические наблюдения все больше расходились с его взглядами.

Еще примечательнее, как именно изменилась позиция Янга по огораживаниям. Он по-прежнему считал, что собирание открытых полей и общинных земель ведет к росту эффективности земледелия. Но теперь он признал, что на кону стоит нечто гораздо большее. То, каким образом была уничтожена общинная собственность, оказало глубокое влияние на то, кто выиграл и кто проиграл от внедрения новых сельскохозяйственных технологий. К 1800 году Янг изменил свою первоначальную позицию на противоположную:

«Что толку говорить простому человеку, что парламент свято хранит право частной собственности, когда отец семейства вынужден продавать корову и землю?»

Теперь он доказывал, что существуют различные пути реорганизации сельского хозяйства; можно собирать земли, не попирая права простых людей и не отнимая у них средства к существованию. Нет необходимости оставлять сельское население ни с чем. Он пошел и дальше – утверждал, что предоставление деревенским беднякам средств к существованию, например коровы или козы, не станет препятствием прогрессу. Напротив, получив помощь, эти люди смогут лучше поддерживать свои семьи, возможно, почувствуют благодарность общине и даже бо́льшую симпатию к существующим порядкам.

Быть может, Янг понял и более тонкую экономическую истину: бедные крестьяне, лишившись всего, становятся для землевладельцев надежным источником дешевой рабочей силы; быть может, это одна из причин, по которой многие землевладельцы так стремятся отнять у них все. И наоборот, защищая базовое имущество крестьян, можно добиться повышения заработной платы в аграрной экономике.

Пока Артур Янг выступал за огораживания, он был известным, уважаемым экспертом, высоко ценимым в английском высшем обществе. Но стоило ему выступить против – все переменилось. Ему больше не позволялось публиковать материалы от имени Министерства сельского хозяйства. Его знатный покровитель в министерстве ясно дал понять: новую позицию Янга в официальных кругах не принимают и никогда не примут.

В истории движения за огораживания, как в капле воды, отражается влияние частных экономических интересов и силы убеждения на то, кто выигрывает и кто проигрывает от технических нововведений. Важнейшую роль в преобразовании сельского хозяйства сыграло видение того, что такое прогресс и как его достичь, присущее британским высшим классам. Как обычно и бывает, это видение было тесно переплетено с эгоистическими интересами: отнять землю у крестьян, не предоставив им никакой или почти никакой компенсации, безусловно, выгодно тому, кто отнимает.

Видение, вовлекающее общие интересы, всегда обладает большой силой, даже когда – особенно когда – предполагает не только победителей, но и проигравших; ведь оно помогает тем, кто проводит реорганизации на своих условиях, убедить всех остальных.

Часто существует много заинтересованных лиц и групп, которые необходимо убедить. Не так-то легко было уговорить бедных крестьян расстаться со своими традиционными правами. Но важнее было изменить мнение образованных городских жителей, особенно принимающих политические решения, например членов парламента. Важную роль в этом процессе сыграла научная оценка необходимости быстрого огораживания, сформулированная Артуром Янгом. Разумеется, землевладельцы знали, чего добивались, и, пока специалист высказывал нужную им позицию, его приветствовали, а когда изменил свое мнение – заткнули ему рот.

То же происходило и с «чисто технологическими» решениями. Каждое такое решение включало в себя множество внутренних «развилок»; и именно от того, какую развилку выбрать, зависело, насколько выиграет элита и сильно ли пострадает крестьянство. Полностью отобрать у бедных крестьян их традиционные права был именно выбор, сознательный и отнюдь не неизбежный. Теперь мы знаем, что он вовсе не был продиктован неудержимым ходом прогресса. Общинные земли и открытые поля могли бы существовать и дольше, не мешая модернизации британского сельского хозяйства. Доступные нам данные показывают даже, что такие формы держания земли в целом вполне совместимы с новыми технологиями и с повышением урожайности.

В XVII столетии фермеры, возделывавшие открытые поля, первыми приняли горох и бобы, в XVIII веке они же стали первыми в выращивании клевера и репы. На огороженных землях чаще встречались дренажные системы; но даже в тех районах, где это имело значение, урожай на искусственно осушенных почвах, по данным 1800 года, повышался всего на 5 %. На пахотных землях с легкими почвами, хорошо осушаемыми естественным путем, а также на земле, используемой для выпаса скота, выход продукции на открытых полях отличался от данных по огороженным полям не более чем на 10 %. Индивидуальная выработка у фермеров, работающих на огороженной земле, также повышалась очень ненамного.

Реформы сельского хозяйства на несколько десятилетий вперед задали тон экономическому развитию Британии и определили его бенефициаров. Те, у кого имелась собственность, процветали, ставя себе на службу все, что можно, вплоть до парламентских актов. Те, у кого ничего не было, молча глотали слезы.

Сквозь эту оптику мы видим, что технологическая модернизация в сельском хозяйстве стала предлогом для ограбления деревенских бедняков. Помогло ли это ограбление увеличить производительность, в чем Британия конца XVIII века и вправду очень нуждалась? По этому вопросу между исследователями нет согласия: одни считают, что урожаи значительно повысились, другие не видят каких-либо благотворных изменений. Но нет сомнения, что увеличилось неравенство, а те, чьи земли оказались огорожены, от перемен только проиграли.

Все это не было неизбежным. Отъем традиционных прав, усиление бедности – все это был сознательный выбор, сделанный и навязанный людям во имя технического прогресса и национальных интересов. И трудно не согласиться с Артуром Янгом: чтобы достичь повышения производительности, вовсе не требовалось ввергать безземельных крестьян в беспросветную нищету.

Изобретение Уитни и его последствия

История огораживаний с кристальной ясностью показывает, что технологические реформы, даже когда провозглашаются во имя прогресса и общего блага, способны серьезно ухудшать жизнь тех, кто и так находится внизу общественной лестницы. Этот феномен встречается регулярно: он присущ как нашему веку цифровых технологий и ИИ, так и прошлому. Но особенно ярко демонстрируют нам разрушительный потенциал новых технологий два примера, относящиеся к разным эпохам, совершенно разному общественному строю и даже разным континентам. В Америке XIX века можно взглянуть на последствия внедрения принципиально новой технологии – хлопкоочистительной машины, или так называемого хлопкового джина.

В экономической истории Америки Илай Уитни, наряду с Томасом Эдисоном, занимает место одного из самых гениальных предпринимателей, посвятивших себя служению прогрессу. В 1793 году Уитни изобрел хлопкоочистительную машину новой системы, быстро и легко отделяющую семена от хлопковых волокон. По его собственной оценке,

«один человек и лошадь теперь смогут делать больше, чем пятьдесят человек на старых машинах».

В ранней американской хлопковой индустрии использовался хлопчатник длинноволокнистой разновидности, плохо росший везде,