Власть и прогресс - Саймон Джонсон

века сельское хозяйство в Англии уже сильно изменилось. От крепостничества и большинства других «родимых пятен феодализма» не осталось и следа. Не было больше лордов, способных напрямую командовать местной экономикой, принуждать других работать у себя на полях или молоть зерно только на своих мельницах. Еще в середине XVI века Генрих Восьмой распустил монастыри и распродал их землю. Сельские элиты превратились в поместных дворян, чьи владения составляли по несколько сот акров земли, – и эти помещики все серьезнее задумывались о том, как модернизировать сельское хозяйство и увеличить получаемую прибыль.

Процесс трансформации сельского хозяйства шел несколько столетий; увеличение использования удобрений и совершенствования технологий жатвы за предыдущие 500 лет подняло выход с зерна на гектар с 5 до 45 % прибыли. Начиная с середины XVI века экономические и общественные перемены пошли быстрее. По мере ослабления хватки землевладельцев и монастырей выгода от повышения производительности начала распространяться и на крестьян. Приблизительно с 1600 года мы видим, как реальная оплата труда начинает понемногу расти, крестьяне начинают лучше питаться, и их здоровье немного улучшается.

По мере роста населения росла и потребность в сельскохозяйственной продукции. Повышение урожайности стало вопросом национальной политики. Несомненно, некоторые стороны английской сельской экономики в самом деле нуждались в модернизации. Большая часть земли находилась теперь в частной собственности – ею распоряжались сами владельцы или их арендаторы. Но в некоторых частях Англии значительную долю составляла так называемая «общинная земля», на которую, по обычаю, имели неформальное право члены местной общины: могли выпасать на ней скот, охотиться или собирать топливо для очага. Были среди этой «общинной земли» и открытые, неогороженные земледельческие поля. По мере того, как земля возрастала в цене, помещики все больше стремились «огородить» эти земли, лишив крестьян обычных прав на них. Огораживание означало, что земля с неопределенным статусом, по обычаю доступная для всех местных жителей, превращается в формальную, защищенную законом частную собственность – как правило, продолжение владений местного помещика.

Разного рода огораживания происходили то тут, то там начиная с XV века. Во многих частях страны землевладельцы уговаривали местное население не противиться огораживанию в обмен на денежную или иную компенсацию. Однако в глазах британской элиты второй половины XVIII века сельская Англия срочно требовала модернизации, немыслимой без расширения помещичьих земельных владений. Около трети всей сельскохозяйственной земли все еще оставалось в общественном пользовании – а значит, на взгляд землевладельцев, пропадало зря.

Хотя риторика «модернизаторов» сводилась к повышению производительности и благу для всей страны, предлагаемый ими план модернизации был вовсе не нейтральным. Он означал лишение крестьян доступа к земле и расширение коммерческих сельскохозяйственных площадей. Видение той эпохи сводилось к мысли, что традиционные права безземельных крестьян – это остатки прошлого, которое необходимо модернизировать. И если крестьяне не хотят расстаться со своими привычными правами по-хорошему – что ж, придется их заставить.

В 1773 году парламент принял Закон об огораживании, облегчивший для крупных землевладельцев выгодную им модернизацию. Члены парламента дали этому закону путевку в жизнь, поскольку верили – или хотели верить, – что огораживания послужат интересам всей страны.

В спорах об огораживании особенно ясно звучал голос Артура Янга, успешного фермера и влиятельного автора. В своих ранних трудах Янг подчеркивал важность новых сельскохозяйственных технологий, в том числе удобрений, более научной организации севооборота, усовершенствованных плугов. В крупных землевладениях, писал он, легче внедрять эти нововведения, и там они эффективнее.

Но как быть с тем, что крестьяне сопротивляются огораживаниям? Чтобы понять, как смотрел на это Артур Янг, для начала необходимо заметить контекст, в котором он находился, и обратить внимание на тогдашнее общее видение новых технологий и сельскохозяйственных реформ. Британия оставалась иерархическим обществом. Британская демократия воплощалась в жизнь элитой и в интересах элиты; лишь около 3 % взрослого населения страны имели право голоса. Что же касается не столь привилегированных соотечественников, по большей части элита о них вовсе не думала.

Писания преподобного Томаса Мальтуса дают нам ясное представление о господствующих в то время настроениях и о взгляде на мир, свойственном тогдашним богачам. Мальтус полагал, что гуманнее всего не повышать уровень жизни бедняков, чтобы они, начав бесконтрольно плодиться, не погрузились в еще более горькую нищету. Он писал также:

«Человек, рожденный в мир, уже поделенный согласно правам собственности, если не может получить пропитания от родителей, на которое имеет законное право претендовать, и если общество не нуждается в его труде, – по праву не может притязать даже на крошку хлеба и, в сущности, просто не должен находиться там, где находится. Ему нет места на роскошном пиру природы».

Артур Янг, как и многие его современники из высшего и среднего классов, начинал с похожих заявлений. В 1771 году, почти за 30 лет до публикации рассуждений Мальтуса, он писал:

«Если говорить об интересах торговли и мануфактур, всякий, кто не совсем глуп, сообразит, что низшие классы следует держать в бедности, иначе они перестанут трудиться».

Сочетая скептическое отношение к низшим классам с признанием необходимости модернизации сельского хозяйства, Янг начал публично выступать в защиту дальнейших огораживаний. Он был назначен ключевым советником Министерства сельского хозяйства, на этой должности составлял черновики докладов о состоянии сельского хозяйства Британии и предложений по его улучшению.

Янг сделался «лицом» сельскохозяйственного истеблишмента: к нему прислушивались министры, его цитировали в парламентских дебатах. В 1767 году он выступил как специалист в поддержку огораживаний – и это выступление имело большой успех:

«Общая выгода от огораживаний, полагаю, вполне доказана; вопрос этот столь ясен, что едва ли может вызвать хоть малейшие сомнения у людей разумных и непредубежденных; с этим продолжают спорить лишь те, кто вечно всем недоволен и на кого попросту не стоит обращать внимания».

С точки зрения Янга, вполне приемлемо было отобрать у бедных и необразованных людей их традиционные права и общинные земли ради того, чтобы внедрить новые технологии, увеличить эффективность сельского хозяйства и в конечном счете начать производить больше пищевых продуктов.

Все больше крупных землевладельцев стремились заручиться для своих планов поддержкой общества и одобрением парламента – и Янг стал для них ценным союзником. Он основательно объяснял, почему это необходимо в интересах страны; а если при этом пострадают чьи-то исконные права – что ж поделать, такую цену придется заплатить британскому обществу за путь к прогрессу.

Однако к началу XIX века побочный ущерб от огораживаний стал очевиден всем – по крайней мере, тем, кто не закрывал на него глаза. Тысячи бедняков сделались еще беднее. Мальтуса такой результат вполне устраивал; а вот у Янга, как ни удивительно, оказалось иное мнение.

Артур Янг,