Путешествие героини. Женский путь к целостности - Морин Мердок

Мы возвращаемся домой.

Мы – женщины.

Мы возвращаемся домой.

Нэнси Редмонд[147]

Глава 8. Исцеление раскола матери и дочери

Реалии нашего времени требуют, чтобы мы обратили вспять сюжет из сказок: мы должны вернуться назад, восстановить и исцелить эти женские аспекты, чтобы обновить и принять подавленную мужскую составляющую.

Мадонна Кольбеншлаг. Поцелуй спящую красавицу на прощанье (Kiss Sleeping Beauty Goodbye)

Глубоко внутри мне хочется размотать саван, покрывающий рану,

и запятнать нас кровью

во время расцвета красных анемонов,

в это первое воскресенье после первого весеннего полнолуния.

Оно вернет нас к истокам вещей

и позволит увидеть в переломный момент

отражение луны во искупление Любви.

Джулия Коннор. На Луне Зайца (On the Moon of the Hare)

Следующий этап путешествия героини подразумевает исцеление того, что я называю расколом матери и дочери, разрывом со своей природой. И об этой части путешествия мне сложнее и болезненнее всего писать. Как и многие женщины, я открыла в себе образ могущественного отца и развила героические качества, которые считаются мужскими. Я овладела навыками проницательности, логического мышления и доведения дел до конца. Несколько раз я совершала нисхождение и до сих пор жива, хотя Эрешкигаль нанесла мне серьезные раны. Каждый раз я возвращалась из подземного мира все более цельной.

Но я так и не исцелила внутренний раскол матери и дочери. Мои отношения с мамой никогда не складывались легко, но я чувствую, что эта проблема выходит за рамки отношений детей и родителей. Она лежит в основе дисбаланса ценностей в обществе. Мы отдалились от своих чувств и нашей духовной природы. Нам не хватает глубокой связи. Мы стремимся к принадлежности и общности – к позитивным, сильным женским качествам, которых недостает в нашей культуре. Джанет Даллетт пишет: «Когда человек или общество становятся слишком ограниченными, отстраняются от глубины и истины человеческого опыта, что-то в душе восстает и стремится восстановить подлинность. Срыв освобождает нас от требований повседневности и запускает духовный процесс, внутренний ритуал посвящения, который завершается исцелением»[148]. Мы тоскуем по сильной, властной матери.

ДОЧЕРИ БЕЗ МАТЕРИ

Я, как и многие женщины, никогда не чувствовала особой материнской любви, хотя знаю, каково это, когда тебя сильно любят. Моя мать с трудом принимала меня, в детстве я была для нее слишком активной. Я постоянно падала с деревьев, ломала себе что-то или попадала в неприятные ситуации. Она не ценила мои творческие порывы – те пугали ее. Мать пыталась сдержать меня, но безуспешно. Я продолжала вырываться из-под ее опеки. Ее мир был слишком мал для меня, я задыхалась в нем.

В детстве я считала женское начало опасным. Я признавала его красоту и чувственность, но для меня там не хватало юмора. Мама стремилась к совершенству, а я, конечно, была далеко не идеальным ребенком. Я понимаю, что мое первоначальное неприятие женского начала было вызвано отторжением гнева, неодобрения, строгости и неспособности матери слышать или видеть меня такой, какая я есть. В подростковом возрасте, все больше отвергая ее и отождествляясь с отцом, я отдалялась от сильного и властного женского начала в себе.

К счастью, мать была очень увлечена религией и поощряла мою любовь к духовности. Она гордилась тем, что я каждый день посещала утреннюю мессу. Я, конечно, не делилась с ней своими видениями о святом Франциске и Деве Марии, но могла часами создавать алтари и беседовать со святыми, и она не трогала меня. Я подолгу сидела в лесу, у ручья, под моим любимым деревом. Там я чувствовала себя уютно, в безопасности и под защитой.

Мать охотно оставляла меня в покое, потому что мы не ладили. Она называла меня всезнайкой и предрекала, что однажды я попаду в беду. Конечно, она была права. В школе я часто вызывала переполох у монахинь, особенно когда задавала вопросы о том, чего не понимала, – например, о Воскресении Христа. «Как Иисус вышел из гробницы, сестра? – спросила я во втором классе. – Он был мертв уже три дня, а вход завалили большим камнем». Меня тут же выгнали из класса и повели в кабинет директора. Оттуда меня отправили домой. Мать разозлилась на то, что я оскорбила сестер. В другой раз монахиня ударила меня линейкой по руке. На коже остался такой рубец, что она опасалась отпускать меня к родителям. Зря. Когда я вернулась домой, меня наказали за то, что я вывела монахиню из себя.

Подростковый возраст стал для меня сплошным кошмаром. Когда в семнадцать лет я влюбилась в своего первого парня, мать решила, что я одержима дьяволом, и попросила местного священника изгнать из меня бесов. К счастью, он отказался. Мать постоянно твердила, что мне лучше не приходить домой, если я забеременею, но я была под таким надзором, что даже не знала, как это сделать! Мать не посвятила меня в женские тайны. К двадцати одному году я поняла это и оправдала ее худшие опасения, вернувшись домой беременной и помолвленной. Она назвала меня проституткой. Она презрительно высмеяла мое тело, которым я так гордилась.

Все это – былые страсти, которые давно улеглись. Размышляя о том, как этот разрыв с женственностью повлиял на мою жизнь, я осознаю, что переоценила свое тело, проигнорировала его потребности и довела его до истощения и болезни. Я принимала как должное навыки, которые давались легко, и не прислушивалась к интуиции. Я ощущала вину за то, что тратила время на отдых или вынашивание ребенка. Я ожидала трудностей и не смогла в полной мере насладиться драгоценным даром жизни. Я слышу похожие истории от других женщин, которым в детстве твердили, что они должны усердно работать, угождать и игнорировать свои чувства. Никто не говорил им, что жизнь будет легкой, а наслаждение существованием считалось неслыханным делом. Им твердили: «Жизнь трудна, несправедлива, на том свете отдохнешь».

Преодолевая гнев, не нашедший выражения в детстве и юности, я нашла исцеление в материнстве. Роль родителя, а затем и преподавателя показала мне, как заботиться о других, поддерживать их и играть с ними. Как и многие женщины, которым в детстве не хватало материнской заботы, я нашла глубочайшее исцеление в активной материнской роли. Когда мне было слегка за тридцать, я искала мать в любви и одобрении пожилых женщин – наставниц или коллег. Когда мне было под сорок, я снова вышла замуж, встретив мужчину, которому было очень комфортно с его женской частью натуры. Его любовь подпитывала меня.

Я дорожу отношениями с сестрой и подругами и много лет участвую в женских группах и обрядах посвящения. Но мне по-прежнему очень хочется воссоединиться с матерью. Больно осознавать, что мы с ней никогда не сможем поговорить по душам. А еще я желаю обрести целостность.

Я понимаю, что раскол матери и дочери влияет на мое отношение к внутреннему женскому началу. Я знаю, что не стану целостной, пока не залечу эту рану. Я ощущаю беспомощность разлученного с матерью новорожденного, и, чтобы залечить этот раскол, мне придется взрастить в себе образ заботливой матери.

МАТЬ КАК СУДЬБА

Не так важно, какой была реальная мать: заботливой или холодной, поддерживающей или манипулирующей, присутствовала или отсутствовала в вашей жизни. Наши внутренние отношения с ней всегда существуют в психике как материнский комплекс. Джеймс Хиллман пишет о том, что этот комплекс лежит в основе самых постоянных и неразрешимых чувств по отношению к себе. По его словам, человек сталкивается с матерью, как с судьбой, снова и снова. Не только содержание чувств, но и их функция основаны на реакциях и ценностях, проявленных в отношениях матери и ребенка. Наше отношение к телесной жизни, самоуважение и уверенность в себе, тон нашего взаимодействия с миром, основные страхи и чувство вины, любовь и поведение в близких отношениях, психологическая холодность и теплота, эмоции во время болезни, манеры, вкус, стиль питания и жизни, привычные структуры взаимоотношений, манера