Огни в море - Микель Рейна

стихии, их дом. Порывы ветра беспрепятственно атаковали сухие лозы и гортензии над обрывом и вырывали их, корень за корнем, из земли, за которую те продолжали цепляться. Ливень нарастал в такт разрядам молний и потоками обрушивался на гладкую черепичную кровлю, упругими струями стекая по скатам.

Мэри-Роуз вплотную подошла к Гарольду и краем глаза заметила, что в его руке зажата та фотография, которую она безуспешно искала в коробке.

– Я сожалею о своих словах… – прошептала она. – Ты ведь знаешь, я тоже не хочу уезжать отсюда…

Гарольд вздохнул, будто услышанное ввергло его в еще большую тоску.

– Знаю, Рози… – Он помолчал, глядя на ощетинившееся барашками море, кипящее вокруг островка. – Но не спрашиваешь ли ты себя иногда, что было бы с нами без этого дома?

Сеньора Грейпс бросила на мужа удивленный взгляд: эти слова, эта боль и беззащитность, – казалось, они брали начало в столь же давнем прошлом, что и сам дом. Гарольд шагнул к центру помещения и встал у крепкой деревянной колонны, уходящей под свод крыши.

– Что было бы, если бы эта главная свая, – он поднял голову к закопченной колонне, – по-прежнему служила мачтой? И пол, по которому мы ходим, оставался частью палубы? И если бы мы никогда не снимали с корпуса судна иллюминаторы, чтобы установить их в подвале?

Мэри-Роуз ощутила, что горе мужа передается ей самой и увлекает в скрытые мглой дали – туда, куда ей так не хотелось возвращаться.

– Конечно, я спрашивала себя… – с трудом выговорила она, словно эти слова ранили ее горло. – Но что нам оставалось делать? Мы поступили так, как должно.

– Да… А что сейчас от всего этого останется? Что останется от того, за что мы боролись все эти долгие годы? От того единственного, что помогло нам выстоять?

Гарольд снова подошел к жене. Стук дождя по стеклу усилился и превратился в оглушительный назойливый гул, словно в окно бились тысячи разъяренных пчел.

– Меня не пугает перспектива провести остаток дней взаперти в комнатушке без окон, вдали от моря… Пугает меня лишь мысль о том, что мы лишимся последней памяти о тех днях. Единственного, что осталось от него.

Еще одна молния обрушилась на остров, и весь дом содрогнулся от крыши до самого основания. МэриРоуз задрожала; на миг ей показалось, что буря бушует не снаружи, а в самом центре этого старого чердака. Трясущейся рукой она погладила Гарольда по лицу, встретив его взгляд. Его глаза, в которых не осталось и следа глубокой синевы, покраснели. В них читалась одна только боль.

– Мне тоже страшно… – вымолвила Мэри-Роуз прерывающимся голосом, чувствуя, как лицо заливают слезы. – Но пока мы живы, пока мы вместе, воспоминания не умрут. Мы должны их сохранить.

Гарольд опустил глаза и снова посмотрел на снимок в своих трясущихся руках: старая верфь, три человека улыбаются на фоне недостроенного корабля.

– На самом деле, Рози, я пытаюсь… Каждый раз, ложась спать и гася лампу, я слышу эхо той грозовой ночи. С беспощадной ясностью я вновь проживаю те события. Я помню каждую секунду, каждую мелочь, каждый звук. – Дом вздрогнул от очередного удара молнии. Гарольд помолчал и продолжил: – Но когда я пытаюсь вспомнить его лицо, когда хочу рассмотреть его улыбку и глаза сквозь этот пронзительный желтый свет, я понимаю, что его черты стали менее четкими, чем накануне, что его голос и смех превращаются в шепот, заглушаемый шумом дождя. И вот тогда мне становится по-настоящему страшно. Я боюсь забыть. Забыть о том времени, когда мы были счастливы и имели мечту.

Я боюсь осознать, что наш старый дом, который завтра будет разрушен, – это единственное, что позволяет нам удерживать его рядом.

Гарольд оторвался от фотографии и посмотрел в заплаканные глаза жены. Оба рыдали, глядя друг на друга и едва осмеливаясь дышать. Они даже не замечали, что по крыше молотит град, а неистовые молнии рассекают небо и заливают чердак холодным призрачным светом.

– Мне очень жаль, что я не смог дать тебе ту жизнь, о какой мы так страстно мечтали, – продолжал Гарольд, – что нам не дано было вместе пережить великие приключения, что наши мечты не сбылись. Ты заслуживала счастья.

Мэри-Роуз обняла мужа.

– Мы оба заслуживали счастья, – шепнула она.

Две бури

Супруги Грейпс вскоре отправились спать. Ужинать им совсем не хотелось, так что они просто приняли по таблетке снотворного, которое врач выписал Мэри-Роуз, и улеглись в постель. Несмолкающий шум грозы, казалось, заполнял опустевшие комнаты дома. Сквозь этот рокот еле пробивались тяжелые вздохи хозяев и тиканье часов с маятником в столовой.

Сад, раскинувшийся всего в нескольких метрах ниже их спальни, на глазах белел, словно под сильнейшим снегопадом. Град пулеметными очередями молотил по лужам и ручьям, разбегавшимся по участку; он калечил сухие виноградные лозы и трепал в клочья гортензии, за которыми так заботливо ухаживали. Похожие на шрамы глубокие ямы под стальными растяжками превратились в полные воды колодцы.

В городке град тоже бесчинствовал, уничтожая все на своем пути: бил стекла витрин, оставлял вмятины на кузовах припаркованных машин, срывал созревшие плоды с деревьев. Лишь несколько дряхлых стариков в Сан-Ремо смогли вспомнить грозу, бушевавшую здесь однажды и по силе не уступавшую нынешней. Та буря разразилась тридцать пять лет назад: дом на утесе еще не был построен, сеньоры Грейпс, совсем юные, жили в маленькой съемной квартире в центре Сан-Ремо; Гарольд работал на верфи, а Мэри-Роуз в цветочном магазинчике. Так же, как и сегодня, в тот далекий день тридцать пять лет тому назад гроза зародилась над морем в разгар сияющего утра, когда аромат цветов из открытой двери цветочной лавки плыл над улицами всего города.

– Ты опоздал, – бросила молоденькая Мэри-Роуз парнишке лет восьми, вихрем ворвавшемуся в магазин. – Отец уже, наверное, заждался.

– Извини, мама, – ответил мальчуган, подходя к прилавку.

Мальчика звали Дилан. Его взъерошенные волосы были того же каштанового цвета, что и у матери, а большие ярко-синие глаза он явно унаследовал от отца. Мэри-Роуз отложила букет, над которым работала, и с улыбкой вышла из-за прилавка.

– Иди сюда и поцелуй мамочку.

Дилан скорчил гримасу – кажется, он предпочел бы нагоняй, но все же подставил матери щеку.

– Ладно, не буду тебя задерживать, – промолвила Мэри-Роуз, возвращаясь за прилавок и доставая сумку из-под кассового аппарата. – На ужин у вас камбала, пойдет? – Она передала сумку сыну. – Скажи отцу, чтобы все съел сам, а то я знаю, что нередко он использует мою стряпню как наживку для рыбы…

Дилан поразился,