Стивен Кинг - Игра Джеральда

Брендон наклонился вперед, так что свет бра полностью осветил его лицо, а потом сказал:

— В доме не было никакого мужчины, Джесси, тебе лучше забыть об этом.

Я чуть не рассказала ему о своих кольцах, но я так устала, к тому же боль усилилась, поэтому я промолчала. После его ухода я долго не могла заснуть — даже обезболивающие таблетки не помогли мне. Я думала о предстоящей завтра операции по пересадке кожи, но не настолько, насколько это можно было бы предположить. В основном я думала о моих кольцах, о следе на полу, который кроме меня больше никто не видел, и сможет ли он — оно — вернуться, чтобы все расставить на свои места. И, прежде чем заснуть, я решила, что вообще никакого следа и никакой жемчужной сережки не было. Я решила, что какой-нибудь полицейский нашел мои кольца, лежавшие на полу кабинета возле книжного шкафа, и взял их, а сейчас, возможно, они выставлены в витрине какого-нибудь ломбарда в Льюинстоне. Эта мысль должна была разозлить меня, но этого не произошло. Я чувствовала себя так, как в то утро, когда очнулась за рулем „мерседеса“ — переполненной невыразимым чувством благополучного освобождения и покоя.

Никакого незнакомца; никакого незнакомца нигде не было и нет. Просто нечистый на руку полисмен оглянулся, посмотрел, нет ли кого поблизости, хлоп — и кольца у него в кармане. Я вовсе не переживала из-за колец, да и сейчас не переживаю. В последние месяцы я все больше прихожу к убеждению, что люди носят кольца на пальцах, потому что общественное мнение не одобрило бы, если бы их носили в носу. Однако это неважно. Утро перешло в день, а день пролетает так быстро, к тому же сейчас не время обсуждать женские проблемы. Пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте».

Джесси откинулась на стуле, закурила еще одну сигарету, не отдавая себе отчета в том, что кончик языка и так уже щиплет от избытка никотина, что голова болит, а почки протестуют против длительного сидения за машинкой. Протестуют очень энергично. В доме стояла мертвая тишина — эта тишина значила, что деятельная Мэган Лендис укатила в супермаркет или химчистку. Джесси была удивлена, что Мэгги уехала, так и не сделав хотя бы еще одной попытки оттащить ее от экрана факса. Затем она решила, что домработница поняла тщетность такой попытки. «Пусть она делает, что хочет», — наверняка подумала Мэгги. В конце концов для нее это только работа. Эта последняя мысль больно отдалась в сердце Джесси. На лестнице, ведущей вверх, скрипнула ступенька. Сигарета замерла в руке Джесси. — «Он вернулся, — выкрикнула Хозяюшка. — О, Джесси, он вернулся!»

Нет, этого просто не могло быть. Джесси перевела взгляд на плоское лицо, взирающее на нее с газетной вырезки, и подумала: «Я точно знаю, где ты находишься, выродок. Разве не так?»

Она это знала, но какая-то часть ее рассудка все равно настаивала, что это он — нет, не он, а оно, космический ковбой, жертва любви, — снова нанес ей визит. Существо это только и ждало, когда дом опустеет, и даже если она и снимет трубку с телефона, стоящего на письменном столе, то ответом ей будет только молчание, как и тогда в доме у озера в ту ночь.

«Твой друг Брендон может улыбаться, сколько ему угодно, но мы-то знаем правду, ведь так, Джесси?»

Джесси резко вскинула здоровую руку, сняла трубку телефона и поднесла ее к уху. Услышала обнадеживающий гудок. Положила трубку на место. Странная, мрачная улыбка играла на ее губах.

«Да, я точно знаю, где ты находишься, подонок. Что бы там вы ни думали, Хозяюшка и другие дамы, поселившиеся в моей голове, Сорванец и я знаем, что ты сидишь в камере городской тюрьмы — той, что находится в самом конце старого крыла, как сказал Брендон, чтобы остальные сидящие там же не могли добраться до тебя и задать тебе жару, прежде чем ты предстанешь перед судом присяжных. Мы еще не полностью избавились от тебя, но скоро так и будет. Я обещаю тебе это».

Джесси перевела глаза на экран монитора, и, хотя сонливое состояние, навеянное таблеткой и сэндвичем, давным-давно рассеялось, она ощущала напряжение в позвоночнике и абсолютное неверие в свою способность довести начатое дело до конца.

«Пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте», — прочитала она написанное. Но пора ли? Сможет ли она? Она так устала. Конечно, ведь Джесси просидела за монитором почти весь день. Возможно, будет лучше, если она поднимется наверх и вздремнет. Лучше поздно, чем никогда. Она сможет внести напечатанное в память, восстановить содержание завтра утром, а потом продолжить работу…

Голос Сорванца остановил ее. Теперь этот голос появлялся очень редко, и Джесси внимательно прислушивалась к тому, что он говорит.

«Если ты решишь прервать работу сейчас, Джесси, то не утруждай себя и не заноси напечатанное в файл. Просто сотри все. Мы обе отлично знаем, что ты никогда больше не соберешься с духом, чтобы снова столкнуться лицом к лицу с Джубертом — это не так просто, как в письмах. Иногда требуется все мужество, чтобы написать о чем-то, ведь так? Позволить чему-то выйти из глубин твоего сознания и перенести его прямо на экран».

— Да, — пробормотала Джесси. — Очень много мужества.

Джесси затянулась сигаретой, но не докурила седо конца.

Она еще раз взглянула на газетные вырезки, потом посмотрела в окно. Снегопад давно уже прекратился, за окном сияло солнце, хотя это и не долго продлится — февраль в Мэне такой непостоянный.

— Так что ты там говоришь, Сорванец? — спросила Джесси у пустой комнаты. Она говорила тоном Элизабет Тейлор, который так нравился ей в детстве и доводил до бешенства ее мать. — Ну, что ж, может быть, мы продолжим?

Ответа не последовало, да он и не был нужен. Джесси склонилась вперед и снова привела курсор в движение. Она очень долго не отрывалась от своей работы даже для того, чтобы закурить сигарету.

37

«Пора поговорить о Раймонде Эндрю Джуберте. Это будет нелегко, но я постараюсь сделать все, что в моих силах. Так что налей себе еще чашечку кофе, дорогая, и, если у тебя под рукой бутылочка бренди, то пропусти рюмочку. Итак, часть третья.

Рядом со мной на письменном столе целая кипа газетных вырезок, но я знаю гораздо больше, чем написано в этих статьях, хотя я вообще сомневаюсь, чтобы кто-нибудь знал обо всем, что сделал Джуберт (включая и самого Джуберта), и это, возможно, благодарение господне. То, что написано в газетах, — это только отдельный намек на его деяния, а то, о чем там не упомянуто, может составить содержание самого ужасного ночного кошмара, да я и не хотела бы знать обо всем. То, чего нет в газетах, я узнала на прошлой неделе благодаря любезности странно спокойного и сдержанного Брендона Милхерона. Я попросила его приехать, как только связь между делом Джуберта и моим собственным стала настолько очевидной, что ее уже просто невозможно было игнорировать.