Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

когда в мыслях появилась связанность, осознал, что стоит перед дверью в квартиру Эльвиры. Отдернул руку от звонка, прислушался, отступил. Не думал, почему ноги привели его именно сюда. Знал: сейчас, кроме Эльвиры, ему некуда податься. И почему-то не хотел верить, что она его не примет снова. За дверью стояла тишина. Значит, девушка была на работе. Сел на ступени лестничного марша. Голые ступни были грязными и в ссадинах. Посмотрел на них и спрятал в широких штанинах робы. Конечно, он поступил с Эльвирой по-скотски. Деньги вскружили голову. По-хорошему ей надо гнать его в шею. Не мог придумать, что скажет. Зажав руками уши, опустошенно смотрел на бетонные исшарканные обувью ступени и кусал губы. То сверху, то снизу кто-то проходил мимо, но он никого не замечал. Прижался плечом к стене, втянул голову глубоко в ворот куртки и молчал. И даже когда кто-нибудь узнавал его в этом наряде и удивленно приветствовал, он не отвечал. Сколько времени пришлось ждать Эльвиру, не знал, потому что часы, как и одежду, отдал таксисту. Но когда на нижней межэтажной площадке увидел ее, сообразил, что рабочий день закончился. Эльвира, кинув мимолетный взгляд, не узнала Леопольда в этом одеянии. Приняла за босого бомжа. Хотела прошмыгнуть мимо, но он ошарашил басом:

— С работы?

Вздрогнув, она замерла. Он снова подал голос:

— Не узнаёшь?

— Ты, что ли? — выдохнула.

— А кто же? — Он начал подниматься.

— Чего сидишь тут? — старалась не показывать свою растерянность.

Однако он хорошо знал Эльвиру — сразу понял ее состояние. Выговорил вопросительно:

— Где же мне сидеть? Ты на работе, а ключа у меня нет.

— А зачем тебе ключ от моей квартиры? — изумилась она и на минуту замешкалась. — Ты ведь теперь при больших деньгах, на всех свысока смотришь. Говорят, охрану завел. Тебе другие квартиры нужны. Не такие, как моя. — Помолчала. — Или что-то случилось, раз опять ко мне притащился? В какой-то робе и босиком. Неужто денег жалко на приличную одежду с туфлями?

— Нету больше денег, — потерянно затоптался на ступеньке Леопольд, подошвами ног ощущая неровности бетона. — Были и сплыли.

— В карты продул? — На бесцветном лице Эльвиры застыло недоумение. Про карты она брякнула просто потому, что в эту минуту ничего другого на ум не пришло, на самом деле хорошо знала, что он не картежник.

— Хуже, — опустил глаза книзу. Понимал, что сейчас находится в таком положении, когда следует, как прежде, проявить все свое благоразумие, чтобы не получить поворот от ворот. Знал, что с Эльвирой, чтобы она растаяла, надобно давить на жалость, надо вызвать сострадание. И он старался показать себя тихим и беспомощным. Впрочем, сейчас ему даже силиться не нужно. Он действительно был раздавлен. Никак не мог взять в толк, почему так случилось, что не обезопасил себя от воровства денег. Почему не положил их в банковскую ячейку. Даже в сейф в номере не положил ни гроша. Сейф, правда, был слишком мал, чтобы опорожнить в него сумку, но хотя бы малую толику мог припрятать. Впрочем, если в гостинице орудует банда, то и в сейфе ничего не осталось бы. В общем, оказался круглым идиотом, как нередко его называла Лилия. В голову пришло, что, к сожалению, на этот раз оправдал ее прозвище. Его удрученность бросилась в глаза Эльвире. Она озадаченно захлопала ресницами:

— Что может быть хуже?

— Ограбили меня, — выпихнул сквозь дрожащие губы. Было тошно осознавать, что на глаза готовы навернуться слезы. И только сдавливая зубы, удерживал себя.

— Ой ли? — не поверила Эльвира. — Не трепли языком, болтун! Чтобы у тебя украсть деньги, надо пуд соли съесть.

— Кто-то съел, — горько усмехнулся он. — Вместе с моими деньгами. Ты думаешь, я вру? Нисколько. Видишь, во что одет? Обобрали до нитки. Даже копейки не оставили. Голым по миру пустили. На мне все с чужого плеча. — Трясущимися руками развязал веревку и распахнул куртку — Посмотри, под этой робой я в чем мать родила. — Заметил в глазах Эльвиры напряжение, она определенно задумалась, как ей поступить. А он канючил дальше: — Куда мне идти? Ближе тебя у меня никого нет. Если ты меня не поймешь, никто не поймет. Знаю, тебя обидел. Но не виноват. Деньги мне всё затмили. Я был как помешанный. Вспоминаю сейчас и не верю, что это было со мной. Прости меня, Эля. Я больше не буду, Элечка. — Он всегда называл ее так, когда ластился. Знал: ей нравилось, она таяла и зажигалась.

— Так что получается? — ее тон изменился, посмотрела с жалостью. — Ты сейчас беднее церковной крысы?

— Да, — покорно опустил голову. — И прошу тебя смилостивиться. Забудь обиду, Эля.

Буря чувств нахлынула на Эльвиру, мысли боролись между собой. Простить — не простить. Забыть — не забыть. Пожалеть — не пожалеть. Лилия точно спустила бы сейчас Леопольда с лестницы. Но это Лилия. А она не Лилия. Она не сможет. Особенно когда в памяти всплывают его ласки, она вся дрожит. К тому же в эти минуты он стоял перед нею такой жалкий и беззащитный. Даже не верилось, что не так давно нанес ей обиду и причинил боль. Он ли это был? Разве мог он сделать нечто подобное? Ей так хочется сейчас притянуть его к себе и пожалеть. Эльвира вздохнула. Что она скажет подруге? Да ничего. Зачем что-то говорить? Не обязана объясняться с Лилией. Глянула на него. По телу прошли жаркие волны. Вздохнула и достала из сумочки ключ:

— Ладно, не оставлять же тебя на улице, пошли уже. — Открыла дверь.

19

В городском саду, где раскидистые липы вперемешку с кленами и березами прикрывали своими тенями выкрашенные в зеленые тона небольшие скамьи, на одной из них сидел молодой Хаюрдо в рубахе навыпуск, тонких летних брюках и кроссовках. С живостью в глазах наблюдал движение людей по дорожкам, глотал разные типы, запоминал, чтобы потом запечатлеть их портреты на своих полотнах. Может, даже портреты не целиком, а отдельные черты, которые особенно поразили его, привнести в другие образы. Изредка нетерпеливо поглядывал по сторонам, а затем на часы. И по тому, как это делал, было понятно, что кого-то ждал. Очевидно, назначенное время прошло, потому что все чаще стал дергаться, привставать с сиденья, готовый вот-вот сорваться с места. И когда встал на ноги, чтобы пуститься вдоль дорожки, услышал негромкий окрик:

— Не так быстро, Хаюрдо, не так быстро. Где твое терпение?

Оглянувшись, расширил глаза, лицо вытянулось, маленький, едва заметный шрам над белесой бровью приподнялся. Из кустов на дорожку