Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

Илья хотел, чтобы ему снилось страшилище. Но ему снилась бывшая девушка. Они спорили, ссорились и занимались любовью. В Вике, как в стенном шкафу, жил монстр, колотился изнутри в дверь, а потом порвал цепочку и высвободился.

Дому, в котором Илья думал о Вике и монстрах, было сто лет. В качестве единственного украшения по-спартански обставленной комнаты Илья повесил фотографию этого же дома, сделанную в мае сорок пятого года. Улицу перед зданием перегораживали баррикады, сварганенные из мусорных урн, больничных каталок и лестничных перил. Повстанцы с ружьями ожидали немецкие танки. Вместо магазина мобильных телефонов была цирюльня «Мойжишек». Вероятно, в день, когда фотограф увековечил баррикаду, парикмахер не оказывал услуг, а стоял плечом к плечу с побратимами. Илья разглядывал окно третьего этажа, затем из того же окна разглядывал улицу. Он осознавал, что спасся, но почему он не чувствовал облегчения?

Если бы не умозрительный монстр, Леська и мама, Илья был бы совсем один. Мама бомбардировала сообщениями, звонила дважды в день. Он терпеливо отвечал на вопросы, успокаивал, врал, что весело проводит досуг. Вопросы сводились к завуалированному, главному, капслоком, ВОПРОСИЩУ: ты же не настолько глуп, сынок, чтобы простить ее? Ты ведь не допускаешь мысли о том, чтобы ее вернуть?

Порой мама приезжала, не предупредив. Так, наверное, представители правоохранительных органов контролируют человека, приговоренного к домашнему аресту. Мама ходила по квартире, придирчиво осматриваясь, заглядывала в ящики и кладовку. То ли действительно проверяла, хватает ли у сына продуктов, то ли наркотики искала или даже спрятавшуюся Вику. Илья был покорен и чист.

– Теперь все у нас будет хорошо, – говорила мама, не найдя ничего предосудительного. Изучала улыбающегося сына. – Ну о чем ты думаешь, а?

– Я? Ни о чем. Слушай, ты не знаешь, зачем цепочка на стенном шкафу?

– Какая цепочка? Понятия не имею. Ты работу-то ищешь?

Он искал. В день получал десяток написанных под копирку сообщений: «Мы предпочли другого кандидата, но желаем вам всяческих успехов». Он встал на учет в центре занятости, отстоял километровую очередь, но ему сказали:

– Сотрудников сейчас не хватает, сами гуглите вакансии, а если трудоустроитесь, обязательно придите к нам, чтобы сняться с учета.

– Так может, я у вас поработаю? – предложил Илья.

– У нас не надо, – отрезали представители чешской бюрократии.

Илья очень надеялся, что работа, новая девушка и новые приятели сделают его радостным.

Из-за Вики Илья лишился большинства друзей. Знакомства, которые он завел в отношениях, разом с отношениями испарились. Осталась давняя подружка Леся – они учились в одной школе, – такая же неустроенная в жизни, как Илья. Леся была из тех, кто давал Вике в долг, и она наотрез отказалась от денег Ильи:

– Ты у меня ничего не занимал. Вика захочет – вернет. Мне не к спеху.

«Долго ждать придется», – подумал Илья.

У него с Лесей никогда не было романтических отношений, только неловкий пьяный секс до и после Вики. Мама все предлагала обратить на бывшую одноклассницу внимание, употребляла округлое, из советского кукольного мультика, слово «домовитая». Леся много курила, носила мешковатую одежду и грызла ногти. Илье было стыдно за то, что вместе с Викой он потешался над Лесей и обсуждал недостатки верной подруги. Легко убедить себя, мол, это злая Вика делала его злым. Но в нем самом хватало зла и мелкой подлости.

– Леська, иди, чего покажу.

– Чего?

– Вот ты умная, в квизах побеждаешь…

– Была б я умной, Саюнов, вышла бы замуж по расчету и в Испанию укатила.

– Еще укатишь, погодь. Лучше скажи: вот нафига цепочка снаружи?

– Чтобы не убежало одеяло, не улетела простыня?

– Не, Леська. Тут дело нечисто.

– Расследуй, Саюнов. Все лучше, чем водку жрать.

Водку Илья не жрал, исключительно пиво. Среди плюсов этого напитка было и то, что его не любила Вика, обзывая мочой. А значит, оно не ассоциировалось с прошлым.

Субботним вечером, страдая от меланхолии, Илья выбрал маленькую пивницу со швейными машинками, переделанными в столы. Но ни ламповая атмосфера, ни кружка нефильтрованного «Бржезняка» не помогли. Вика вошла в дверь. Вика вышла из туалета. Вика пила ликер за барной стойкой. Илья зажмурился, прогоняя Вик из головы.

Дом с загадочным шкафом принадлежал пану Вейгелу, который по возрасту вполне мог помогать повстанцам возводить баррикады. Внук пана Вейгела работал маклером, оформлявшим договоры об аренде. Домовладелец и его внук почему-то предпочитали заселять в квартиры выходцев из бывшего СНГ. В подъезде звучала русская и украинская речь, закарпатские диалекты. Илья поделился наблюдениями с Лесей:

– А если он сдает жилье нашим, потому что наших не жалко? Или потому, что исчезновение иностранца легче списать на отъезд?

– Ты про что, прости? Какие исчезновения?

– Это для моего рассказа. Вдруг возьмусь за него однажды.

– Чур, я буду твоим агентом!

Развлекаясь, Илья придумал, что пан Вейгел с внуком служат монстру и кормят его квартиросъемщиками. Проходя мимо шкафа, он стучал в дверь костяшками:

– Ау. Будешь тосты? На работу устроиться не собираешься? Я нас двоих не потяну. На мамины деньги…

Страшилище, пусть и существующее только в фантазии Ильи, скрашивало одиночество. Илье не хватало прежней компании, студенческой суеты, рано умершего отчима. Иногда, особенно перед сном, ему не хватало и Вики.

Саюновы, Илья и его мама, перебрались в Прагу девять лет назад. Мама вышла замуж, побыла счастливой, овдовела. Последние годы она работала в компании, занимающейся проектированием парков, скверов и набережных по всей Чехии. Она привила сыну любовь к зодчеству, но Вика и учеба были несовместимы. Словно бы пытаясь как-то реабилитироваться, Илья накупил книг по архитектуре и радовал маму дискуссиями о барокко, кубизме или ар-нуво.

Начался сентябрь. Пятый месяц терапии.

Исключением в русско-украинской коммуне была пани Леффманова, престарелая немка со второго этажа. Илья помог ей вскарабкаться по лестнице, и так они раззнакомились. Хрупкая бабулечка напоминала Илье родную бабушку, скончавшуюся от диабета в одиннадцатом году. В свое время бабушка была единственной поклонницей поэзии, сочиненной школьником Ильей.

Пани Леффманова порой захаживала к Илье. Просила о какой-то мелочи, вкрутить, скажем, лампочку или настроить будильник в кнопочном телефоне, и расплачивалась свежеиспеченной сдобой. Очень одинокой она была, как Илья, как пражские монстры. Она рассказывала о доме, что в оккупацию в квартире Ильи жили солдаты вермахта, а при коммунистах – партийный бонза, который спозаранку выходил на балкон и раскатисто кричал: «С добрым утром, товарищи», а соседи отвечали ему: «běž do prdele».

– Пани Леффманова, а вы не знаете, почему на шкафу цепочка висит?

– Чтобы никто не открыл.

– Ну это же не замок. Просто цепочка.

– Тогда не знаю, золотой.

– Ладно, неважно. Чем могу быть полезен,