Майкл Боккачино - Шарлотта Маркхэм и Дом-Сумеречье

— А теперь вы рассчитываете, что я просто-напросто помогу вам исчезнуть.

— У вас нет выбора.

— Выбор есть всегда!

— Есть он и сейчас. На протяжении почти всей вашей жизни кто-то решал за вас. Но игра близится к концу и по завершении этой, последней миссии вы обретете свободу.

— А если я откажусь?

— Тогда за мной придут, запрут меня в темнице и все принесенные жертвы окажутся напрасны.

Я пронзительно взвизгнула от ярости и выбежала в галерею. Обуревающие меня чувства и прилив адреналина придали сил: окровавленными руками я срывала со стены картины одну за одной, бросала их на пол, витражи разбивались о хозяина, осколки впивались в него, и с каждым очередным погибшим экспонатом Уотли словно усыхал и уменьшался в размерах… Я сжала кулаки и осознала, что ощущаю их совсем иначе, нежели до моего столкновения со Смертью: они стали и холоднее, и тверже. Боль, истерзавшая мое тело, по-прежнему шла на убыль: я постепенно привыкала к этому новому состоянию смерти-в-жизни.

Уотли, в муке закрывая лицо ладонями, корчился на полу. Человеческие черты постепенно стирались. Одна рука его уже развернулась веером щупалец.

— Да, все так, — прокаркал он в агонии. — Что такое коллекционер без коллекции?

Меня раздирали противоречия. Мне хотелось причинить ему как можно больше боли, но ведь именно об этом Уотли меня и умолял!

— Каждый прожитый день, каждое чувство, каждое пережитое мною мгновение радости, печали или страха ни в какое сравнение не идут с той ненавистью, что я питаю к вам и что я использую против вас. Допустим, сегодня вы не умрете, но однажды я приду за вами — и заставлю вас страдать так, как страдали мы.

— Дайте мне время ниспровергнуть Эшби и Опека, и я добровольно вручу себя вам.

— Семью Дэрроу должно навсегда оставить в покое.

— Даю вам слово.

— И многого ли оно стоит?

— Понятия не имею. Никогда прежде его не давал. — Уотли улыбнулся мне своей кривой самодовольной усмешкой.

Я смотреть на него не могла. Уничтожила еще некоторую часть его коллекции; осколки цветного стекла сверкающим ливнем обрушивались вниз вперемешку с черепками алебастра, устилая комнату плотным ковром. В воздухе нависало облако пыли; все дышало гибелью и распадом. Мистер Уотли исчезал кусок за куском и теперь на полу валялся только сморщенный обрубок.

Я задумалась: а что делать с остальной коллекцией? Есть же еще безжизненные куклы, запертые в отдельном помещении за спальней. Я добрела до алькова с ложем хозяина, отыскала нужную панель, открыла проход в тайную комнату. Все фигурки были на месте, за исключением Лили. Я схватила ту, что ближе всех к двери — это оказался юноша с плющом вместо волос, — и поставила его на ноги. Он тут же ожил и недоуменно воззрился на меня:

— А где же мистер Уотли?

— Ему нездоровится. Вы свободны, — объявила я.

Юноша было забеспокоился, но затем разглядел мою рану и взялся помогать мне снимать своих сестер и братьев с пристенных подставок. Чем больше кукол оживало, тем быстрее шло дело; и вот наконец уже все они метались туда-сюда по комнате мистера Уотли, пытаясь понять, что с ними случилось и как теперь быть. Воспользовавшись всеобщим смятением, я выскользнула за дверь, отводя глаза от жалких останков мистера Уотли: он извивался червяком на полу в россыпи алебастровых и стеклянных осколков. Он поднял взгляд на меня — в его черных глазах рептилии промелькнуло отчаяние.

— Мне жаль, что я навлек на вас столько горя, — тихо проговорил он. — Наш народ сильнее. Мы призваны делать то, с чем другие не справятся.

— Не важно, какой ценой?

— Да, невзирая на цену.

— До свидания, мистер Уотли.

— Вы не можете просто бросить меня здесь. Работа еще не закончена! Маркхэм!

Я оставила его одного в кабинете, среди руин былой коллекции, и неспешным решительным шагом направилась в противоположный конец дома. Свадебные гости, что не ушли со Смертью, по-прежнему бесцельно слонялись по бальной зале. Они, по-видимому, решили, что праздник все равно состоится, невзирая на отсутствие жениха и невесты. Опустевшая инвалидная коляска Дэбни стояла в углу. В груди моей снова запульсировала боль. Теряя равновесие, я схватилась за стену и едва не рухнула на пол, но тут чья-то рука обняла меня, поддержала и бережно подняла в воздух.

От изнеможения я лишилась чувств. Когда же я вновь пришла в себя, обнаружилось, что я сижу в металлическом кресле, в знакомой круглой комнате с вращающимися завесами. Рядом, у стола на колесиках, стоял Дункан, перебирая инструменты на подносе. Я вскрикнула от боли: рана до сих пор причиняла мне невыразимые страдания. Дункан обернулся ко мне, но вместо того, чтобы приложить палец к губам, открыл рот и заговорил:

— Вы пришли в себя. — Голос его звучал нежно и мелодично.

— Ты разговариваешь?

— Это новое достижение. Слуги Сумеречья подстраиваются под нужды дома. Теперь, когда Уотли в состоянии столь жалком, кто-то должен говорить от имени усадьбы. Вот так же было и с моим братом, если не ошибаюсь. Сдается мне, вы его знали.

— Роланд.

— Кажется, он причинил вам немало горя, хотя всего-навсего выполнял распоряжения мистера Уотли. Я не могу исправить того, что уже случилось, но могу снять вашу боль.

— Это дорогого стоит.

Дункан кивнул и поднес к моим губам дымящуюся чашу.

— Выпейте. Вам полегчает.

Я ощутила цитрусовый привкус; вместе с напитком по телу разлились неизъяснимое облегчение и прохлада.

— Мне еще кое-что нужно. Я сей же миг вернусь. — И Дункан оставил меня одну. Завесы неспешно вращались вдоль стен, гипнотизируя взгляд, заставляя расслабиться. Я едва не задремала, как вдруг ощутила в комнате чужое присутствие и, как могла, выпрямилась. Навстречу мне шагнул мужчина.

— Шарлотта? — Голос его показался знакомым. Но в комнате царил полумрак, и разглядеть его толком не удавалось — до тех пор, пока лицо его не оказалось совсем близко от моего.

— Джонатан? — Тело его по-прежнему покрывали ожоги.

— Боюсь, ты видала лучшие времена, любовь моя.

Я коснулась его щеки, ощущая под пальцами обожженную кожу.

— Откуда ты здесь взялся? Ты же мертв.

— А ты, по-твоему, нет?

— В Упокоении никто не умирает, если сам того не захочет.

— Ты не можешь так жить.

— Я скучаю по тебе.

— Не пытайся перевести разговор!

— Ты хочешь, чтобы я умерла?