Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

На короткое время наступила пауза. Лилия задумалась над замечанием Лили. В ее словах был резон. Потому должна была согласиться:

— Наверное. Конечно, разница большая между просто портретом и оживающим портретом. Я до сих пор не поняла, как это возможно. Для меня все такая же тайна за семью печатями, как таинство любви.

Стало тихо. Вокруг не слышно даже шорохов. Если бы в эти минуты пробежала мышь, ее шуршание показалось бы невероятно громким. Лилия начинала волноваться. Как бы кто-то не появился в коридорах и не захотел зайти к фрейлине! Например, камер-фрейлина вернется. Тогда тайна фрейлины и Хаюрдо может дорого им обойтись. Стоило потревожить, поторопить их. Но увы, любые усилия Лилии ни к чему не приведут. Она могла только созерцать, а вмешаться не в ее силах. Все идет так, как должно идти. Наконец дверь комнаты тихонько приоткрылась и из нее выглянул Хаюрдо. Окинул коридор беглым взглядом, вышел, плотно затворив за собой. Лицо горело, взгляд был чист и счастлив. Скорым шагом двинулся от двери. Лилия непроизвольно поспешила за ним. Лили шагнула тоже, спросив на ходу:

— Разве мы не зайдем к фрейлине?

Не отвечая, Лилия молчком продолжала двигаться за Хаюрдо. Впереди было две двери. Одна — прямо, вторая — направо. Гофмалеру оставалось пройти несколько шагов, и он уже начал подаваться в правую сторону, как дверь распахнулась и навстречу выступила невысокая худая монахиня в черной рясе, с наперсным крестом, игуменским посохом в руке. Хаюрдо узнал настоятельницу монастыря игуменью Ефимию, вздрогнул, точно обжегся, застопорился, чтобы пропустить ее, обронил:

— Что так рано бродишь по дворцу, матушка Ефимия?

Остановившись, та подала тихий голос:

— К тебе иду, гофмалер.

— Ко мне? — ее ответ поразил Хаюрдо. — Откуда знаешь, где найти меня?

Опершись одной рукой на посох, она вымолвила:

— Я все знаю, гофмалер, что деется во дворце и за его стенами.

Эти слова привели Хаюрдо в еще большее волнение. Он непроизвольно провел руками по плащу, который не успел сменить после бала-маскарада, и насторожился, в голосе прозвенел напряг:

— Зачем я тебе понадобился, матушка Ефимия?

— Видение мне было, — пристально посмотрела ему в глаза монахиня.

У Хаюрдо вдруг пересохло в горле, меж лопатками по позвоночнику побежал пот.

— Видение? — Ощутил, как его тело превратилось в один большой напряженный мускул.

Он был наслышан о видениях монахини, которая время от времени показывалась во дворце и была приближена к императрице. Придворные знали, что государыня серьезно воспринимала видения настоятельницы монастыря и прислушивалась к ее советам. Правда, иногда тайком гвардейцы в уголках дворца подсмеивались над видениями игуменьи, но их же и побаивались. Как правило, видения монахини пугали тех, кому она их сообщала, ибо в основном они приносили нерадостные вести и за редким исключением сбывались. Хаюрдо до сих пор не приходилось лицом к лицу сталкиваться с настоятельницей, хотя он часто видел ее возле императрицы и других придворных. А еще наблюдал, как она иногда неподвижно стояла возле портретов Елизаветы Петровны, написанных им, и долго безотрывно всматривалась в холсты, будто что-то видела в них такое, чего не видел никто, даже гофмалер. В этом было нечто непостижимое для него. Он пытался разгадать, что так привлекало монахиню в его работах, но тщетно — разгадка не находилась. А спрашивать игуменью Ефимию не хотел, не зная, какая будет реакция. Сейчас встреча была неожиданной. По крайней мере, для него неожиданной, чего не скажешь о монахине. Без сомнения, та намеренно шла к нему, наперед ведая, где встретит. Осознание данности сковывало Хаюрдо. Ибо из всего проистекало, что монахиня знала, где и с кем он сейчас был, что произошло между ним и фрейлиной, а также знала, когда вышел от барышни и куда движется. Это осмысление обдало жаром с ног до головы. Вдобавок видение о нем могло быть для него неприятным. Может быть, у многих после такого понимания начинали трястись поджилки, но Хаюрдо не почувствовал испуга. Да, по ребрам прошелся противный холодок вперемешку с потом, но это не был страх, скорее, еще не слыша и не зная сути видения, гофмалер мгновенно принял для себя фатальный исход: чему быть, того не миновать. Мысль была отвратительна и зла, холодила душу и сердце, но она лишала его боязни. А это в данную минуту для него много значило. И не только в данную минуту. Но все ж язык не поворачивался спросить, о чем было видение. Он чувствовал, что монахиня разгадывает его состояние, словно видит насквозь. Как будто просвечивает тысячей свечей. И ждал. А Лилия не понимала, что происходит, но ощутила странное беспокойство в груди, замерла и замедлила дыхание. Ее удивило неожиданное появление монахини. Откуда во дворце, не монастырь же это? Между тем Хаюрдо назвал ее по имени — стало быть, она здесь неслучайный человек. Придя к такой мысли, Лилия навострила уши, чтобы не пропустить ни одного слова, которое может прозвучать из уст монахини. Тем более что Хаюрдо ошеломлен этой встречей. Какое-то время ни он, ни монахиня не произнесли не единого слова — стояли и внимательно разглядывали друг друга. Наконец от игуменьи словно пахнуло тихим ветерком:

— Ты, гофмалер, не напрягай душу, все в руках Господних. Как он положит, тому и быть. Прими видение, как должно тебе.

Оживившись после ее слов, Хаюрдо наполнил грудь воздухом:

— Слышал я, матушка Ефимия, что твои видения не приносят радости тем, кому ты нарекаешь их.

Явно не согласившись с этим, монахиня покачала головой:

— Радость только в Божьей правде, гофмалер! — сказала удивительно твердым голосом, который Хаюрдо никак не ждал услышать от ее тщедушной фигуры. — Все остальное суета сует! — Перекрестилась.

Хаюрдо тоже перекрестился и насупился:

— Что за правду ты принесла мне, игуменья? Видно, она очень серьезна, коль ты для этого прибыла из монастыря и разыскала меня.

Монахиня неторопливо переложила посох из одной руки в другую, вновь перекрестилась:

— Ту правду, которая есть и которую человеку изменить не по силам. Всяк воспринимает правду по-своему, у кого какой дух в теле. Правда всегда серьезна, ибо она от Бога, все остальное — кривда от лукавого. Сказано: каждому по делам его. Не хмурь лицо, гофмалер, не всякому дано знать, что будет с ним. Но со всяким будет то, что уготовано ему Богом. Только одному раньше, другому позже. Тебе пришел знак Божий, чтобы ты подытожил дела свои.

— Я слушаю тебя, настоятельница, — откликнулся Хаюрдо, расправляя плечи. В глазах не было беспокойства. Подумал лишь: пришел и его час выслушать видение монахини. Каким