Страшные истории для бессонной ночи - Лилия Белая

class="p1">— В пути через чужие земли не раз вспоминал барон свою любимую, и казалось ему, что она где-то совсем рядом. Множество раз в минуту опасности он призывал ее светлый образ, и это придавало ему сил. Однажды отряд рыцарей остановился на ночлег среди песков пустыни. К вечеру так похолодало, что воинов до костей пробирал мороз. Побежденные усталостью, они все же уснули, а ветер, перекатывая песчаные бугры, потихоньку заносил спящих. Барон не спал. Он сидел на склоне бархана и вспоминал госпожу Алейсейн: как наяву слышал ее голос, и дыхание, которое источали ее уста, согревало ему сердце. Ночью многие замерзли, и на рассвете, когда звук рога разбудил отряд, воины поняли, что их стало вполовину меньше. Оплакав друзей и похоронив их по христианскому обычаю, рыцари двинулись дальше. Еще много дней длился их путь через пески. От сильной жажды невозможно было сказать и слова, но под мерный шаг коней в голове у рыцаря простые слова складывались в песню. Она ни в какое сравнение не шла с теми, что сочиняют трубадуры, однако придавала силы и бодрости духу.

Твоим дыханием согрет, я выжил в лютый хлад,

Разлуки тягостный обет приму и буду рад,

Теперь нежнее и сильней стучится сердце в грудь —

Любовь прекраснейшей из фей я взял с собою в путь.

И если кажется: тщета наш путь среди песков,

То мне прекрасная мечта сияет с облаков,

И солнце яркое горит, целует горячей,

И над пустынею разлит свет ласковых очей.

В кровавой сутолоке дней бывает тяжело,

Но до сих пор в руке моей твоей руки тепло.

И в битве пламенного дня, и в вылазке ночной

Хранят меня моя броня и взор лучистый твой.

— Да простит меня сеньор трубадур, — раздался голос сидевшего рядом со мной семинариста, — я вижу, что вы прекрасный рассказчик, но мне кажется, не все в этой истории вам известно. Если позволите, я добавлю несколько слов.

— Что ж, извольте, — отвечал мой спутник. — Любопытно, что вы можете добавить.

— Вы пропустили то, что случилось с госпожой Алейсейн.

— Я еще не дошел до этого печального места — барону стало известно обо всем гораздо позже.

— Барону вообще не было известно то, о чем я сейчас поведаю. После прощания со своим паладином госпожа Алейсейн несколько дней не могла найти себе места от тоски. В тот вечер, о котором я рассказываю, красавица, рыдая, возносила молитвы Спасителю, орошала слезами роскошные свои одежды, но душе ее не было облегчения. «О, как бы я хотела отправиться с тобой, мой Асбар!» — воскликнула она, ломая руки.

И тут из-под алькова, что укрывал кровать госпожи Алейсейн, появилась фигура, при виде которой девушка вскрикнула и прижалась к стене. Он был, как показалось ей, молодым, но глаза тонули в бесчисленных морщинах, и, хоть локоны его были чернее ночи, лицом он показался ей темнее собственных волос. Глаза его горели, как у кота. Рука госпожи Алейсейн поднялась, чтобы сотворить крестное знамение, но незнакомец схватил ее за рукав и резко дернул вниз. Теперь он казался ей красивым смуглым юношей, похожим на людей южных земель, темноволосых и темноглазых.

«Кто ты?» — затрепетав, спросила госпожа Алейсейн.

«Зачем задавать вопрос, если ответ тебе известен?» — пророкотал под сводами комнаты голос, заставив прекрасную девушку задрожать еще сильнее. Казалось, сознание вот-вот покинет ее, и, будучи не в силах стоять на слабеющих ногах, она опустилась в кресло.

Он подошел и встал у нее за спиной. Помолчав немного, наклонился к самому уху и произнес: «Я могу помочь тебе. Ты сможешь быть со своим рыцарем, видеть то, что видит он. Твоя душа отправится с ним в путешествие, а тело останется здесь. Люди сочтут, что ты умерла, и положат тебя в склеп, но не бойся: когда барон воротится, душа твоя снова соединится с телом, не постаревшим ни на день, а если он погибнет…»

«Тогда и мне лучше не жить», — прошептала девушка.

«Может, и так… Я могу сделать это, разумеется, за определенную плату, — продолжал он странным леденящим голосом, от которого готово было оборваться сердце. — Согласна ли ты на эту сделку?»

«Согласна!» — отвечала госпожа Алейсейн так твердо, насколько это позволяли дрожащие от ужаса губы.

«Постой, ведь ты даже не узнала условия сделки!»

«Всего несколько дней разлуки столь тяжки для меня, что я не задумываюсь над условиями, когда могу быть рядом с любимым».

Он расхохотался, и звуки зловещим рокотом разнеслись по комнате.

«Любовь! — воскликнул он, смеясь. — Ты мне хорошая помощница! — Он снова наклонился к госпоже и тихо сказал: — Так слушай. Ты благополучно вернешься со своим рыцарем, если он останется жив, или твоя душа вместе с его душой отправится на небо. Ведь папа римский пообещал, что все крестоносцы получат местечко в раю, а уж за тебя я похлопочу самолично. Но если твой рыцарь полюбит другую женщину, твоя душа станет моей. Уверена ли ты в своем возлюбленном настолько, чтобы пойти на такую сделку?»

«Да», — отвечала девушка.

«Тогда дай мне руку — мы заключим наш договор!»

С этими словами он встал напротив нее. Поднявшись, госпожа Алейсейн смело протянула руку тому, кто смотрел на нее черными, как угли, глазами. И в этот момент нежное тело девушки безвольно упало в кресло, а душа — яркий золотой огонек — осталась в ладони Люцифера. Некоторое время он рассматривал этот огонек, а после затрясся всем телом, острый нос его стал удлиняться и превратился в клюв, которым он осторожно взял со своей руки душу девушки. Ноги Люцифера почернели, вытянулись и обросли чешуйками, на пальцах вместо ногтей выросли черные когти, руки стали крыльями, а сквозь одежду проросли перья. Темной птицей пронесся дьявол по окрестности и оказался на постоялом дворе, где барон и другие рыцари остановились в ту ночь.

Асбар спал, укрывшись меховым плащом. Люцифер, снова принявший обличье человека, наклонился над ним, и лицо спящего осветилось огнем горящих глаз дьявола. Схватив цепочку, на которой висел медальон, подаренный Алейсейн, он сорвал его с шеи рыцаря. Длинным когтем осторожно открыл его — и душа девушки влетела внутрь. Люцифер бросил медальон на грудь барона и исчез, прежде чем тот открыл глаза…

Семинарист опустил лицо так, что капюшон совсем скрыл его черты, и сказал:

— Да простит меня сеньор за то, что я прервал его рассказ. Возможно, дополнение мое незначительно, но без