Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

– Из Ярославля, – ответила Надя. – Вчера приехала.

– Я местных сразу чувствую. У них энергетика другая… сложно объяснить. Вы вот улыбаетесь, а местные – нет.

– Мне кажется, это распространенный стереотип о жителях глубинки. Тут тоже есть радостные и улыбающиеся люди.

– Безусловно. Но никто не улыбается без повода.

– Я, может, тоже…

Моренко хмыкнул.

– Понимаете, местным нужен серьезный повод, чтобы улыбнуться. Они здесь… другие.

– Не понимаю, – честно призналась Надя.

– Бореево просто проклятая дыра, – пробормотал Моренко.

Видимо, воспоминания о городе детства были у него не самые радужные.

Они шли вдоль реки, теплоход уплыл вдаль, но звуки музыки все еще разлетались над рекой. Солнце жарило, набираясь сил. В полдень будет совсем невыносимо, но к полудню Надя надеялась сбежать в администрацию, под кондиционер.

– Вы сейчас сочиняете что-нибудь новое? – спросила она после десяти минут молчания.

Моренко шевельнул плечом.

– Сложно это, – сказал он. – Знаете, с годами все сложнее нащупывать нужную струну, правильный нерв. Я, когда начинал, думал, что до самого конца буду делать необычное, вытаскивать из воздуха неизведанное, как будто я музыкант от бога. А выяснилось, что с творчеством так не работает. Каждый раз все труднее найти связь с той инстанцией, которая дает вдохновение и подсыпает ингредиенты. Я, если честно, почти уже и бросил попытки. Да и пора заканчивать, поздно.

– Печально это. Я человек совсем не творческий. Можно даже сказать – бытовой, но мне кажется, что я понимаю.

– Ничего вы не понимаете, – ухмыльнулся Моренко. – Не обижайтесь, но между нами пропасть. Кто ни разу не испытывал вдохновение, тот не поймет, каково это.

– Ну попробуйте тогда хотя бы объяснить.

– Объяснить что? Как пишется музыка или как сочиняются книги? Я не смогу. Это надо почувствовать. Точно так же, как никто не в состоянии описать свои ощущения от просмотра прекрасного фильма, например. Или вы бывали когда-нибудь в театре?

Надя обиделась, но виду не подала. Свернула к морозильнику с мороженым и купила себе рожок, а Моренко – эскимо в шоколаде.

– В театре была много раз, – отчеканила она.

– Помните ощущение, когда вы не можете оторвать взгляд от сцены? Там вроде бы обычные люди читают написанный кем-то текст, а – магия! Ну вот сможете объяснить? То же самое с музыкой. Нет таких слов, чтобы подобрать описание. Как будто я закидываю удочку в другую реальность и вылавливаю оттуда нужную мне конструкцию нот, ритма, динамики. Да, потом я привожу это в порядок, приземляю, записываю и создаю некую мелодию. Но на начальном этапе моя рыбалка не имеет ничего общего с обычными человеческими действиями.

Моренко надкусил эскимо сразу большим кусом, принялся жевать, отчего лицо его пожелтело, а на лбу проступили капли пота.

– Вылавливать музыку стало сложно, – произнес он спустя пару минут напряженного жевания. – Поделом мне. Давайте спустимся к воде, вот здесь.

Спуска не было, но Моренко вдруг перемахнул через деревянные перила и заскользил по траве вниз, будто опьяненный летом подросток. Благо спуск был не крутой, а внизу между рекой и травой тянулась узкая глиняная колея. Надя перелезла тоже – не так ловко, как хотелось бы, и отмечая, что на нее пялятся все прохожие, – и вниз шла медленно, осторожно, балансируя на каблуках.

Моренко за это время собрал горсть влажных камешков и швырял их в воду. Замахивался, бросал, следил за полетом, все еще щурясь, отчего морщинки расползались по его лицу с невероятной насыщенностью.

Глина вся была в следах чужой обуви, босых ног, кошачьих и собачьих лап и даже велосипедных шин. Вода плескалась в полуметре от Надиных туфлей, так же лениво и неторопливо, как Моренко бросал камни, и пахло здесь водорослями, травой, свежестью, но как будто и болотом слегка тоже. У берега, где мелко, проглядывалось илистое дно.

– Тут глубина метра через три, – сказал Моренко. – Причем неожиданно. Идешь себе спокойно, воды по щиколотку, а потом бац – и ты уже в речном царстве. Сразу с головой уйти можно, а еще течение. Когда я тут мелким бегал, еще не было причала, администрации вашей, отеля. Просто поле и спуск. Так вот, меня родители пугали, что на мелководье лежат сомы и ждут, когда дети придут. Дети ведь несмышленые, бегают не глядя, лишь бы неглубоко было. И вот сомы лежат, пасть распахнув, и детвора туда проваливается, в пасть. Целиком, представляете? И сом тут же на глубину соскальзывает – и все, ни его, ни ребенка. Каждый год так дети пропадали. А мы верили.

Брошенный камешек упал в воду.

Моренко, оказывается, не такой молчаливый, как час назад. Возможно, он из тех людей, которым нужно привыкнуть к собеседникам, чтобы раскрыться. Чтобы показать себя настоящего.

– Вы тоже бегали? – спросила Надя.

– А как же. Развлечений других не было. Это ведь только в названии город, а на самом деле пятьдесят лет назад тут деревянные дома стояли, а из кирпичных – завод и первая администрация, вон там, ближе к федеральной трассе. Ни Интернета, ни супермаркетов, только дороги, перекрестки, лес кругом и Волга. Все тут бегали. И сомов боялись. И еще речного царя. Эй, вы тут как вообще?! Соскучились?

Последнее Моренко крикнул на воду, а потом, резко замахнувшись, швырнул сразу горсть камешков в речную гладь. Надя вздрогнула от неожиданности. Голос у Моренко был сильный, громкий. Наверху тоже услышали. Детишки с деревянной набережной стали смеяться, облепили горизонтальные перила, наблюдая.

– Ну, покажитесь! – кричал Моренко. – Царь, как корона? Как дочери? Жив вообще, тухлый карась? Знаю, что жив! Давай уже, вылезай при честном народе! Чего прячешься? Вот он я, перед тобой! Встретимся лицом к лицу на свежем воздухе!

Как будто сейчас что-то должно было произойти.

Например, из мелководья прыгнет гигантский сом с распахнутой пастью и проглотит музыканта целиком, с ботинками и костюмом.

Или, например, вспенится вода в центре реки, и оттуда покажется речной царь, как из сказок, с белой бородой и зелеными волосами, в короне, с трезубцем. Или это в диснеевской «Русалке» такой был?

Ничего не произошло. Никто не вылез, никто не был сожран, но Надю вдруг пробила дрожь, словно солнце на мгновение зашло за тучи и температура упала с плюс двадцати пяти до нуля.

На лице Моренко блуждала улыбка. Он больше не кричал и камни не бросал. Творческое помутнение – или что там было – миновало.

– Пойдемте отсюда, – предложила Надя, поежившись.

– Нет, нет. Давайте вон туда, направо, к понтонам.

Он зашагал по упругой грязи, оживленный и как