Домой приведет тебя дьявол - Габино Иглесиас

сомневался, что вся эта срань делала меня особенным. Потом я принялся улучшать себя, потому что никогда не хотел чувствовать себя, как Мелиса, блестящая женщина, которой приходилось смотреть на меня сверху вниз и с опаской услышать от меня какую-нибудь невероятную глупость в обществе ее друзей с работы или других мамочек из ее книжного клуба, часть которых образование получили в Лиге плюща[246]. Однако я никогда не предполагал найти такой же ум в других людях. Дон Васкес в моей голове был не более чем наркобароном, убийцей, чья цель состояла в том, чтобы захватить сети поставки наркотиков и заработать все деньги в мире, наводнить США наркотиками, а Хуарес – насилием. Я не сомневался в том, что ничего другого он собой не представляет, но те слова, что он произносил, создали в моей голове образ терпеливого учителя теологии, разговаривающего со студентами, которым нужно осознать вероятность существования бога, вероятность чудес, происходящих в мире повседневности.

Дон Васкес развернул наконец палец. Расположил его так, чтобы мы могли видеть.

– Это частичка Бога. – Он повернулся к людям, стоящим сзади. – Este es un pedazo de Dios hecho carne. Con esto en mis manos soy invencible[247].

Палец теперь выглядел несколько посеревшим, и на ногте засохла кровь, придавая ему черный и грязный вид. Дон Васкес поднес палец к губам и поцеловал, после чего завернул его в платок и положил в передний карман своей гуайаберы.

– Следуйте за мной.

Это был приказ – не приглашение.

Глава 21

Дон Васкес провел нас из своего кабинета через бар, в котором мы познакомились с Ла Рейной, во двор. Там он свернул направо. Люди, которые находились в его кабинете, пошли следом за нами. Я заметил, что у них обоих отсутствовали пальцы.

Мы прошли вдоль здания и снова повернули направо, когда кончилась стена. Наконец мы оказались у бетонного бассейна размером раза в три больше, чем яма в помещении для петушиных боев. Бассейн был круглый и приподнят над полом фута на четыре. По его сторонам стояли два фонаря. Хотя его борта и были подняты над землей, глубина его была невелика, и я мог видеть, что происходит внутри него. Свет от фонарей падал на подрагивающую воду внутри. Короткий бетонный блок вдавался в воду, к нему была приделана металлическая лестница. В центре бассейна располагался круглый островок из грязного бетона.

– Raulito, Manuel, traigan a la bruja y a Rodolfo[248].

Что-то шевельнулось в воде, подняло брызги. Этот звук заставил меня оторвать глаза от Дона Васкеса и посмотреть в бассейн. Я тут же опознал форму: крокодил. Верхушка его головы торчала над водой, его глаза и ноздри скользили по поверхности воды. Он был громаден.

– Ни хрена себе, так крокодил – это взаправду! – сказал Брайан.

Дон Васкес улыбнулся.

– Они и в самом деле настоящие и обычно довольно голодные.

– На кой хрен вам здесь крокодилы близ вашего клуба? Если вы не возражаете… против моего вопроса… сэр.

Дон Васкес улыбнулся. Брайан явно нервничал. Я хотел, чтобы он заткнулся, черт его побери, и следовал инструкциям. Чем меньше он будет говорить, тем более гладко все пройдет.

– Много лет назад я прочел в газете, что у Пабло Эскобара[249] на его земле живут гиппопотамы, – сказал он. – Бегемоты глупы и слишком велики, но мне понравилась мысль о содержании экзотических животных. Я стал думать о приобретении тигра или льва, кого-то сильного с мощной пастью, которые могли бы пожирать тех, кто мне мешает, но потом я посмотрел с дочерью документальный фильм и передумал. Фильм рассказывал о том, что у крокодилов есть сыворотка в крови, которая помогает им отражать всякие инфекции. Они могут получать повреждения, но они никогда не болеют. Вы можете рубануть по одному из них мачете, а потом сбросить в эту грязную воду, полную говна, но никакой инфекции у него не возникнет. Мне понравилось это свойство крокодилов. И знаете почему, Брайан? Потому что я подобен этим крокодилам. Я всегда плаваю. Я плаваю в темноте, вокруг говно, но я никогда не болею. Как бы то ни было, я отправил кое-кого из моих людей за границу. Я нашел парня, с которым у меня до сих пор деловые отношения и который мог поставить мне то, что мне нужно. Все животные в этом бассейне поставлены из Луизианы. Вы когда-нибудь были там, Брайан? Там у них много крокодилов. Как бы там ни было, это мои американские работники.

Улыбка Дона Васкеса казалась другой в наружном свете.

– Значит, если крокодилы настоящие, это значит, что истории настоящие? – спросил Брайан, его глаза приклеились к поверхности темной воды.

– И что же это за истории? – Черты лица Дона Васкеса словно перегруппировались. Как и что-то внутри него.

– Ну, понимаете, мы… слышали всякие разговоры, будто людей скармливали крокодилам и все такое. И леди внутри… с большим пистолетом…

– Ла Рейна, – помог я ему. Мне очень хотелось, чтобы он уже заткнулся.

– Да, Ла Рейна сказала что-то, что если мы назовем ее иначе, чем Ла Рейна, то она выстрелит нам в лицо, а потом сбросит сюда.

Дон Васкес рассмеялся. Этот звук никак не соответствовал обстановке, которая нас окружала.

– Ла Рейна определенно выстрелит вам в лицо и сама сбросит вас сюда.

– Это… впечатляет. Мне нравятся женщины, которые могут за себя постоять.

– Самые сильные цветы – те, которые растут между трещин, мой друг, – сказал Дон Васкес.

– А как она здесь оказалась? Если вы, конечно, не возражаете против моих вопросов. Ведь она… она не местная, верно? Вид у нее такой, будто она пришла из кинофильма.

Этот трахаль телячий хотел ее отыметь.

– Ла Рейна приехала в Мексику в поисках работы. Она перебралась сюда, потому что здравоохранение в Штатах – говно. Ей нужно было залечить кое-что, она хотела сделать себе пластическую операцию. Лица – это важно. Я многим людям помогал изменить их лицо навсегда. Иногда ради улучшенной версии, а иногда ради такого лица, которое хочется спрятать. Это зависит от того, что они заслуживают. Как бы то ни было, Ла Рейна хорошо владела оружием, а потому с самого начала ее работы здесь от нее было много шума. Ну, тут понятно – блондинка-гринга, которой мужика убить – плевое дело. Она была бесстрашна, и говорят, что за все это время косметика на ее лице ни разу не пострадала. Вскоре истории про нее стали доходить до меня чуть