Дом пламенных клятв - Оливия Вильденштейн

Я повторяю маневр, и его голова дергается в сторону. Что-то хрустит. Надеюсь, череп, хотя я еще не настолько лишилась рассудка, чтобы полагать, будто чистокровного фейри можно убить, проломив черепушку. В конце концов, они исцеляются от всех ран, за исключением вонзенного в сердце или горло железного лезвия.

Кожа покрывается липким потом при воспоминании о Катоне, однако я стараюсь думать только о том, что моя пара где-то там, с боем прокладывает путь ко мне, и мурашки перестают бегать по позвоночнику. Вцепившись в канделябр мертвой хваткой, с вызовом смотрю на солдат – пусть только попробуют приблизиться, и я им всем башки размозжу!

Внезапно пол трясется так сильно, что мне приходится слегка присесть, чтобы не завалиться на еще тлеющую стену.

Фэллон?

Голос Лора – разряд адреналина прямо в сердце.

Лор?

– Вороны внутри, Маэцца. Надо отступать! – кричит один из солдат. Ластра же наклоняется над бессознательным товарищем. Затем пытается поднять и перекинуть через плечо, однако Данте рычит:

– Оставь его. Нам нужна только Фэллон!

В зеленых глазах Ластры загорается сомнение: он понимает, что ждет его сослуживца, если его тут оставить – ни один фейри не выйдет из дома Ксемы Росси живым. И все же, каким бы преданным другом он ни был, он отступает. Его челюсти сжимаются, а повязанная вокруг пореза на бедре полоска ткани темнеет от крови.

Вот и славно, пусть страдает. Было бы еще лучше, если бы я пронзила лезвием другую часть его тела. Ну почему не он стоял тогда за шторкой?! Почему именно Катон?

Ластра вновь меня атакует. Сморгнув, я замахиваюсь. Однако в этот раз земляной фейри бросает в меня не лианы, а переплетенные ветви. Да не обычные, а усеянные шипами, которые вырываются из коры и впиваются в мои лодыжки, прежде чем подняться вверх по ногам.

Крик разрывает легкие, и хотя мне не хочется показывать обидчикам слезы, они начинают стекать по щекам, смешиваясь с кровью, которая вытекает из множества ран на моем теле.

– Маэцца, вам нужно уходить, немедленно! – кричит кто-то, и Данте кидается вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз.

Ластра бежит вслед за ним, таща меня мимо пепелища так быстро, что у меня земля уходит из-под ног, а из легких – воздух.

Я его убью! Но сперва устрою пытку. Нарисую кровавое кольцо вокруг его члена, а затем выковыряю остатки его собственными гребаными ветками с колючками. А вот потом уже убью.

И лишишь меня удовольствия отомстить за тебя, птичка?

– Скинь ее вниз! – кричит кто-то.

Ластра швыряет мою колючую клетку на лестницу и кидается вслед.

Я зажмуриваюсь, когда лестница приближается.

Лор, они…

В лицо хлещет вода.

Я предполагаю, что это Данте таким образом пытается ускорить мое падение, однако, когда поднимаю веки, оказывается, что поток воды ударяет в меня сбоку, сметая с лестницы прямиком в Ластру, который вскидывает руки и закатывается вместе со мной в огромную гостиную – ту самую, где Ксема Росси проводила пир в честь помолвки Марко.

Я падаю в кресло, отчего колючки еще глубже вонзаются в кожу. Несмотря на переполняющий меня адреналин, я ощущаю каждый укол и вою от боли.

И истекаю кровью.

Боги, сколько же кровищи!

Кажется, из каждой поры сочатся багровые капли, падают на ковер под нами – на поверхности расходятся круги от битвы, которую Лор ведет на Тареспагии. Мне, конечно, отчаянно хочется, чтобы он до меня добрался, однако я вся в крови – крови, смертельной для моей пары.

Огромные двери с грохотом сотрясаются, но остаются закрытыми. Ластра вскакивает на ноги и проносится мимо меня.

Они запечатали весь дом гребаными чарами, Биокин!

А? Тогда почему Данте так резво сбежал вниз?

Мериам, должно быть, их наложила, чтобы я не приблизился к тебе! Клянусь, я убью эту ведьму…

Нельзя, Лор. Если убьешь ее, умру и я.

Слышал, – бурчит он. – Но я заставлю ее страдать. Сильно.

Лор… – вздыхаю я.

Мо крау, она украла у меня столетия, а затем украла и тебя.

Решив, что сейчас не время для дискуссий, говорю:

Я выйду к вам. Как только освобожусь от…

Внезапно навстречу Ластре выходит, хромая, фейри, которого я считала мертвым или же схваченным в плен.

– Кажется, ты направляешься не в ту сторону, солдато.

Лицо Ластры становится таким же белым, как мебель Ксемы.

– В-в-вы живы?

– Благодаря своей внучке, а вовсе не гарнизону, который я отобрал лично, чтобы они охраняли нас с Мериам. Которые дали клятву, отпечатавшуюся на моей коже… – Юстус постукивает пальцем по предплечью, – …клятву, что они будут подчиняться моим приказам.

Между бровями Ластры образуется складка.

– Король…

– Не король привел тебя в свой дом. Не король посвятил в свои тайны. Это был я.

Горло Ластры дергается от множества тяжелых глотков.

– Кому ты служишь, солдато Ластра?

– Короне.

– Неправильный ответ.

Юстус морщится, одновременно с тем дом содрогается. Я пытаюсь выглянуть в панорамные окна, которые тянутся по обе стороны от дверей, однако, когда вытягиваю шею, в кожу впиваются новые колючки.

– Ты служишь мне, Ластра. А теперь освободи мою внучку.

Он бросает взгляд туда, где я лежу, заключенная в его пыточную клетку.

– Она у-убьет меня своей отравленной кровью.

– Нет. Не убью.

Он фыркает, будто не верит мне.

– Моя пара запросил официальной встречи с моими тюремщиками. – Я показываю мужчине зубы. – Ой, я оговорилась. Не встречи, а официальной резни. Так что нет, не я тебя убью.

Ластра бледнеет, потом вздрагивает одновременно с домом Росси. Затем оглядывается, его глаза округляются так сильно, что зеленые радужки плавают в белых лужицах. Но вскоре брови опускаются.

– Почему они не… – Его плечи под белой курткой расправляются. – Они не могут проникнуть в дом, не так ли?

– Ластра, я не буду повторять, – спокойно говорит Юстус.

Зеленоглазый фейри опускает руку и вытаскивает меч.

– Ради всего святого, Ластра, освободи, на хрен, мою внучку. Живо!

Его губы растягиваются в ухмылке.

– Как бы не так. – Дом вновь содрогается, но вместо того, чтобы испугаться, этот идиот ухмыляется. – Сердженте Ластра – красиво звучит, вы так не думаете? И раз уж теперь место свободно…

От бездушных слов Ластры окровавленный палец, которым я пытаюсь обвести ближайшую ветку, замирает. Катон был добрейшим, благороднейшим человеком, который всегда относился к подчиненным с величайшим уважением. Он не заслуживает того, чтобы по нему катком проехалось эго Ластры, точно так же, как не заслуживал смерти от моего