Рейчел Кейн - Бог хаоса

Майкл встал так резко, что его кресло заскользило по полу. Опираясь руками о стол, он навис над Шейном.

— Я-то делаю это каждый день. А ты? Ты видел свое отражение в последнее время? Я вообще начинаю сомневаться, что знаю тебя.

Лицо Шейна исказилось от боли.

— Я не имел в виду…

— Может, я тут последний вампир, — прервал его Майкл, — Может, все остальные умерли или скоро умрут. Мало мне обезумевших толп, жаждущих оторвать нам головы, и Бишопа, который вот-вот захватит власть. Так еще и твой отец откроет охоту на меня… Да уж, как раз этого и не хватало!

— Он не станет…

— Один раз он уже убил меня… ну, попытался. И сделает это снова не задумываясь. Тебе это известно, Шейн! Он считает, что я предал человеческую расу, и поэтому будет охотиться именно и прежде всего на меня.

На этот раз Шейн не сказал ничего. Майкл взял со стола рацию и сунул ее в карман джинсов. От него исходило сияние белого золота; Шейн не решался посмотреть ему в глаза.

— Если захочешь помочь отцу убивать вампиров, Шейн, ты знаешь, где меня найти.

Майкл взбежал по лестнице, и с его уходом из комнаты как будто выкачали воздух; Клер даже стало тяжело дышать.

Взгляд широко распахнутых темных глаз Евы тоже был прикован к Шейну. Она медленно встала.

— Ева… — сказал он и потянулся к ней, но она отшатнулась.

— Я просто глазам своим не верю. Ты видел, чтобы я так носилась со своей матерью? Нет. А ведь она даже не убийца.

— Морганвилль нуждается в переменах.

— Очнись, Шейн! Он уже изменился. Это началось несколько месяцев назад и происходило прямо у тебя на глазах! Вампиры и люди сотрудничают. Доверяют друг другу. Ну, стараются. Это трудно, да, но у вампов были серьезные причины опасаться нас. А теперь ты хочешь перечеркнуть все это и помочь отцу установить гильотину на площади Основателя? — Глаза Евы почернели от горечи. — Пошел ты!

— Я не…

Не слушая, она зашагала вверх по лестнице. Шейн и Клер остались одни.

Шейн попытался свести все к шутке.

— Ну вот, как обычно, я опростоволосился, — сказал он. Клер встала. — Клер, ох, не надо, только не ты! Пожалуйста, не уходи.

— Ты должен был рассказать ему. Просто не верится, что ты этого не сделал. Он твой друг. По крайней мере, так мне казалось.

— Куда ты?

— Упаковываться. Я решила переехать к родителям.

Упаковываться она не стала. Поднялась наверх, закрыла дверь и вытащила свои жалкие пожитки. Большинство из них срочно нуждались в стирке. Она уселась на постель, глядя на лежащую на полу одежду, чувствуя себя потерянной, одинокой и больной. И пытаясь разобраться, действительно ли в ее решении есть смысл или она просто убегает, словно маленькая девочка.

Груда вещей на полу выглядела душераздирающе.

В дверь постучали, но она ответила не сразу. Это, конечно, Шейн.

«Уходи!» — мысленно сказала она, но он пока не научился читать мысли и постучал снова.

— Не заперто, — сказала она.

— Но и не открыто, — произнес Шейн через дверь, — Я не такой осел, чтобы ломиться.

— Нет, именно такой.

— Ладно, иногда и впрямь такой, — Он переминался с ноги на ногу; она слышала, как пол поскрипывает под его ногами. — Клер?

— Входи.

Увидев на полу перед ней груду одежды, он замер.

— Выходит, ты это серьезно.

— Да.

— Собираешься просто взять и уйти.

— Родители хотят, чтобы я жила с ними, и тебе известно об этом.

Несколько мгновений он не произносил ни слова, а потом достал из заднего кармана черный футляр размером с ладонь.

— Тогда вот. Я собирался подарить это позже, но, наверное, лучше сделать это сейчас, пока ты еще с нами.

Это был твердый, обтянутый кожей футляр на пружинных петлях. Заколебавшись на мгновение, Клер надавила на один конец, и коробочка открылась.

Ох!

Крест был прекрасен — изящный, серебряный, с узором в виде обвивающих его листьев. На очень тонкой серебряной цепочке. Клер вынула крест и почти не почувствовала его веса.

— Я… — От потрясения она едва не утратила дар речи, — Он такой красивый.

— Против вампов он не действует, — сказал Шейн, — Ну, честно говоря, я не знал этого, когда покупал его для тебя. Правда, он серебряный, а серебро — все-таки защита. Надеюсь, тебе понравится.

Это не какой-нибудь скромный подарок. У Шейна мало денег — он подрабатывал то здесь, то там и тратил совсем немного. Это не дешевая побрякушка — настоящее серебро, действительно красивая вещь.

— Я не могу… он слишком дорогой, — Сердце Клер бешено колотилось, мысли путались, она не знала, что нужно сказать, что сделать. Повинуясь внезапному порыву, она положила крест в коробочку, защелкнула ее и протянула Шейну. — Не могу.

Он криво улыбнулся.

— Это не кольцо или что-нибудь в этом роде. Возьми его. Кроме всего прочего, он не подходит к моим глазам.

Сунув руки в карманы и ссутулившись, он вышел.

Клер посидела, сжимая во вспотевшей руке кожаный футляр, а потом снова открыла его. Крест мерцал на черном бархате, прекрасный и блестящий, а потом… начал расплываться, когда на глаза набежали слезы.

Ее переполняли чувства, слишком сильные для хрупкого тела.

— О господи!

Это не просто подарок по случаю. Шейн потратил много времени и сил, чтобы купить его. Это любовь, действительно любовь.

Дрожащими пальцами Клер взяла крест, надела цепочку на шею и застегнула ее со второй попытки. Вышла в коридор и, не постучавшись, открыла дверь Шейна. Он стоял у окна, глядя наружу, и показался ей немного другим. Старше. Печальнее.

Он повернулся; серебряный крест приковал к себе его взгляд.

— Ты идиот, — сказала Клер.

Он задумался и кивнул.

— Это правда, по большей части.

— И поэтому ты идешь и делаешь все эти ужасные вещи…

— Знаю. Я же сказал, что по большей части был идиотом.

— Но у тебя есть и хорошие черты.

Он не улыбнулся.

— Так тебе нравится?

Она погладила теплый серебряный крест.

— Я же надела его, разве непонятно?

— Но это не означает, что мы…

— Ты сказал, что любишь меня.

Он закрыл рот, внимательно вглядываясь в ее лицо, и кивнул. На скулах проступили красные пятна.

— Так вот, я тоже люблю тебя, а ты по-прежнему идиот. По большей части.

— Никаких возражений. — Он сложил на груди руки, и Клер постаралась не замечать, как напряглись его мышцы. — Ну что, переезжаешь?

— Придется. Может, завтра ночью…

— Клер, пожалуйста, будь откровенна со мной. Ты переезжаешь?

Сейчас она держала крест в горсти; он грел руку, словно маленькое солнце.