Фридрих Шиллер - Духовидец ( Из воспоминаний графа фон О***)

В Триенте остановились переночевать. Графу не спалось и он вышел на освещенный луной балкон, где встретил молодого Цедвица — его комната выходила на тот же балкон. Во время путешествия они не раз обсуждали приключения принца и сейчас Цедвиц объяснил, что не мог заснуть — многие события казались ему непонятными до сих пор. Продолжив беседу на эту тему, решили кое-что уточнить — граф достал из портфеля свою рукопись, а Цедвиц зажег свечи. И тут граф до крайности удивился, ибо отлично помнил: страницы были пронумерованы, листы уложены, сама рукопись обернута в шелковую плотную бумагу и перевязана золотым шнуром. Со дня отъезда из Венеции он ни разу портфель не открывал. Сейчас его взору представилась полная неразбериха: все было в наличии, однако страницы лежали как попало, обертка валялась скомканная, золотой шнур исчез. Создавалось впечатление, словно кто-то читал манускрипт, и, вдруг потревоженный, спешно сунул его в портфель.

Собеседники принялись строить предположения касательно личности нескромного читателя. Конечно, егерь всегда имел доступ к портфелю. Но Цедвиц знал Хагемайстера давно и ручался за его честность и преданность: ведь его похитили именно за верность принцу. К тому же егерь, несмотря на природную сообразительность, грамоту разумел плохо: он мог вывести фразу или две, уверенно разобрать собственный почерк, но для прочтения объемистой рукописи ему требовался целый день упорной работы. Цедвиц высказался в пользу аббата, — возможностей тот имел достаточно во время стоянки в Борго, к тому же довольно подозрительно выглядела история с потерянным, или мнимо потерянным, саквояжем.

До сих пор аббат разговаривал только по-французски, но если он прочел манускрипт, то, вероятно, понимал и немецкий. Фрайхарт и Цедвиц пытались в последующие дни его проверить: неожиданно, будто невзначай, обращались к нему по-немецки, и вскоре убедились: аббат решительно не понимает ни единого слова. Впрочем, они расстались уже в Бриксене к немалому удовольствию Хагемайстера, освобожденного от наблюдения за его багажом.

Поскольку случались задержки с почтовыми лошадьми, в Мюнхен они прибыли с опозданием и остановились в гостинице «Роза» близ скотного рынка, в ожидании вестей из Венеции. Действительно, через несколько дней курьер передал графу записку принца и письмо барона Фрайхарта. Принц очень сердечно благодарил графа Остена за неизменную приверженность, просил прощения за свою отчужденность в Венеции и выражал надежду на скорое возобновление старой дружбы. В письмо барона был вложен вексель на имя одного мюнхенского купца, по этому векселю граф мог получить весьма значительную сумму, которую ему предлагалось использовать по своему усмотрению в интересах принца. Сообщалось, что прислуга распущена, приготовления к отъезду закончены, и скоро они выезжают домой через Вену. Графу Остену надлежит передать письма принца дяде и сестре, а затем в резиденции или поблизости оной выбрать и обставить достаточно просторное помещение, ни в коей мере не напоминающее ничего официального. На всякий случай барон указывал несколько подходящих домов.

По мнению барона, в последнее время принц не встречался с армянином. Маркиз Чивителла втайне продолжал свои расследования, ничего стоящего внимания не обнаружил, однако установил почти наверняка: армянин покинул Венецию. Самого Чивителлу принц часто и дружески принимал, к большой радости барона. С ним, Фрайхартом, принц Александр вел долгие беседы касательно своих планов и надежд, причем — любопытный момент — безусловно верил в грядущую встречу в Германии со своей Вероникой. Любовь к этой женщине отнюдь не уменьшилась из-за разыгранной ею сумасшедшей комедии, напротив, принц возымел еще больший респект перед ее силой воли и страстной преданностью великой идее. Конечно, любовь теперь не владела им безраздельно, — мысли о предназначенной миссии все более утверждалась, именно поэтому надеялся он на серьезную поддержку дамы из Мурано: в его груди любовь и жажда власти слились в единое всепоглощающее чувство.

Граф Остен как раз закончил читать оба послания, когда Цедвиц ворвался в комнату.

— Я его видел! Он только что уехал!

— Кто?

Дело было так: юнкер гулял по двору гостиницы и его внимание привлек готовый к путешествию экипаж: лошади запряжены, кучер на козлах, форейтор в седле, два егеря по бокам. Какой-то господин в форме саксонского драгунского офицера поспешно пересек двор и прыгнул в карету. Юнкер узнал его, несмотря на мундир, — это был не кто иной, как французский аббат! Он крикнул кучеру по-немецки, и карета покатила.

— Вы не ошиблись? — спросил граф.

Но юнкер настаивал: это был аббат, именно аббат. Он справился в гостинице, целью поездки тот назвал Ульм.

Граф Остен четко исполнил поручения принца: передал письма, нанял в резиденции обширный дом, владелец коего недавно скончался. Красивый замок, окруженный хорошо ухоженным парком, совсем рядом с городом. Примерно за неделю они с Цедвицем все привели в порядок, поскольку штат слуг и основная обстановка остались от прежнего хозяина. Для себя граф Остен присмотрел виллу вблизи парка — она также входила во владение. В скором времени получили сообщение о приезде принца Александра. Он прибыл с Фрайхартом, несколькими слугами и тотчас расположился в новом жилище.

Принц сделал визит ко двору, но герцог уделил ему столько же внимания, сколько и графу Остену. Гофмаршал откровенно разъяснил причину — переход в католическую веру. К тому же дали понять: двор отныне не собирается ему выплачивать ни малейшего содержания. Вот если он тихо и спокойно согласится жить в определенном месте, ему будет гарантирована скромная рента.

Принц выслушал это решение с улыбкой — он его, очевидно, ожидал. Борьба началась тотчас: стало ясно, что имел в виду принц, когда цитировал Фрайхарту слова четвертого Генриха. Посещение Вены привело к весьма важным последствиям: в первую же неделю к принцу явился императорский посол, — это вызвало в окружении герцога немалое замешательство. Принц Александр, кстати говоря, нисколько не скрывал от приближенных, что скандальный переход в католичество был свершен сугубо из политических мотивов: только так он мог начать борьбу с герцогским правительством. После демарша императорского посла, сделали представления мюнхенский и дрезденский дворы, снабдив принца деньгами для устройства своеобразной контр-резиденции. Герцог был знаменит своим фанатическим протестантизмом и ненавистью ко всему католическому, — это, разумеется, привлекло католические дворы на сторону Александра, который открыто объявил себя ближайшим наследником короны. Он публично оспорил легитимность юного принца и возбудил в главном суде процесс в защиту своих прав. Подобная эскапада взбудоражила не только герцогство, но и вызвала интерес далеко за его пределами.