Стивен Кинг - Игра Джеральда

Как и Джесси, теперь она была спокойнее, так как самая необходимая ей вещь — мясо — отяжеляла ее желудок. Собака долго смотрела на Джесси, насторожив уши и подняв вверх морду, пытаясь понять, действительно ли эта женщина спит или только притворяется. Она решила (на основании запаха пота, который теперь почти рассеялся, острого запаха адреналина), что женщина спит, В этот раз не последует пинков или криков — если она будет очень осторожной и не разбудит хозяйку.

Собака бесшумно подкралась к груде мяса, лежащей на полу. Хотя голод был теперь не таким сильным, но мясо пахло все-таки лучше. Это происходило потому, что первая трапеза сопровождалась древним, впитанным ею от рождения табу на этот сорт мяса, хотя собака не знала этого, да и не заботилась об этом.

Собака наклонила голову, сначала прислушиваясь, а потом принюхиваясь к ставшему таким привлекательным запаху мертвого юриста со всей деликатностью гурмана, потом осторожно сомкнула зубы на нижней губе Джеральда. Потянула, медленно усиливая давление, вонзаясь в плоть всё глубже и глубже. Наконец, губа оторвалась, обнажая нижние зубы в смертельном оскале. Собака проглотила этот маленький кусочек деликатеса одним махом, потом облизала остатки. Пес снова стал вилять хвостом, это были медленные, удовлетворенные взмахи. Два крохотных пятнышка света плясали на потолке: лунное сияние отражалось от двух коронок на нижних зубах Джеральда. Эти коронки были поставлены всего неделю назад, они были маленькими и блестящими, как только что отчеканенная монета. Собака снова облизнулась, с любовью и необыкновенной нежностью глядя на Джеральда. Затем она вытянула шею вперед — почти так же, как Джесси, когда та пыталась попасть соломинкой в стакан. Собака обнюхала лицо Джеральда, но она не только нюхала; она позволила своему носу отдохнуть здесь от обязанностей обоняния, вдохнув сначала запах паркетной мастики, впитавшейся в левое ухо мертвого хозяина, затем смешанный запах пота и бриолина у линии волос, а потом острый, восхитительный запах запекшейся крови на макушке Джеральда. Особенно долго собака задержалась у носа хозяина, осторожно исследуя эти неподвижные каналы своим поцарапанным, грязным, но таким чувствительным носом. Опять она испытала наслаждение гурмана, ощущение, которое собака выделила бы среди многих сокровищ. В конце концов она глубоко вонзила клыки в левую щеку Джеральда, сжала челюсти и начала тянуть.

Веки Джесси затрепетали, она застонала — высокий взлетающий звук, полный ужаса и отвращения.

Собака сразу вскинула морду, инстинктивно прижимаясь к полу с чувством вины и страха. Но длилось это недолго; собака уже начала ощущать эту груду мяса как свою собственность, за которую она будет драться, и, если потребуется, умрет — если ее попробуют отнять. Кроме того, этот звук принадлежал хозяйке, а теперь собака была вполне уверена, что хозяйка бессильна.

Пес снова опустил голову, ухватил Джеральда Белингейма за щеку и попятился назад, мотая головой из стороны в сторону. Длинная полоска щеки мертвого мужчины с треском оторвалась, как отрывается длинная полоска липкой изоленты. Теперь у Джеральда была свирепая, хищная улыбка, как улыбка человека, сорвавшего крупный куш в игре в покер.

Джесси снова застонала, потом последовало невнятное гортанное бормотание. Собака снова взглянула на Джесси. Она была уверена, что хозяйка не может встать с кровати и помешать ей, но эти звуки все равно настораживали. Древнее табу ослабло, но не исчезло совсем. К тому же чувство голода было уже удовлетворено; сейчас пес уже не ел, а просто лакомился. Бывший Принц развернулся и выскочил из комнаты. Кусок щеки Джеральда свисал из его пасти, как скальп младенца.

11

Сейчас 14 августа 1965 года — спустя примерно два года после того, как случилось это страшное событие. Это день рождения Вилла; он целый день ошивается поблизости и торжественно рассказывает всем, что целый год подавал мячи, играя в бейсбол. Джесси не в состоянии понять, почему Виллу это кажется таким важным и он носится с этой новостью, как дурак с писаной торбой, но она решает, что если Вилл хочет сравнить свою жизнь с игрой в бейсбол, то пусть так оно и будет.

Некоторое время все, что происходит в день рождения ее маленького брата, просто замечательно. Звучит песня Марвина Гайе, это неплохая песня, не опасная песня. «Я не буду сожалеть, — как бы угрожая, поет Марвин. — Я уйду навсегда… малышка». В общем-то милая песенка, а правда в том, что день просто более чем великолепен, как говорила ее внучатая бабушка Катрин: «Лучше, чем пение скрипок». Даже ее папа считает так же, хотя сначала ему не очень понравилась идея отмечать день рождения Вилла в доме, где они жили круглый год. Джесси слышала, как он говорил маме: «Я признаю, что это все же была отличная мысль,» — и это тоже повлияло на ее отличное расположение духа, потому что именно она — Джесси Махо, дочь Тома и Сэлли, сестра Вилла и Мэдди, тогда еще ничья жена — подала эту мысль. Она была причиной тому, что они здесь, а не в глубине материка в «Солнечном закате».

«Солнечный закат» — это семейные владения на северной стороне Черного озера. В этом году они нарушили свое обычное девятинедельное уединение там, потому что этого хотел Вилл — он говорил с отцом и матерью тоном благородного умирающего лорда; сознающего, что дни его сочтены — он хотел отметить свой день рождения не только с семьей, но и с друзьями.

Сначала Том Махо наложил на эту идею вето. Он был торговым посредником, делящим свое время между Портлендом и Бостоном, в течение долгих лет он убеждал свою семью не верить слухам, что парни, идущие на работу в белых рубашках и галстуках, проводят свои дни, слоняясь без дела — или распивая весь день прохладительные напитки, или надиктовывая приглашения на вечеринки хорошеньким белокурым стенографисткам. «Ни один фермер, возделывающий картофельное поле, не работает усерднее, чем я, — часто говорил отец. — Поддерживать рынок сбыта — дело нелегкое, да и не слишком приятное и интересное, что бы там ни утверждали». В действительности же никто из них не слышал никаких противоположных мнений, все они (включая его жену, хотя Сэлли никогда не говорила об этом) считали его работу невыносимо скучной, и только Мэдди имела весьма смутное представление о том, чем он занимается.

Том утверждал, что он остро нуждается в этих уединенных днях, проведенных у озера, чтобы восстановить силы после стрессов, полученных на службе, и что у его сына будет множество дней рождения, отпразднованных с друзьями, но позже. Виллу ведь исполняется всего девять, а не девяносто. «Плюс, — добавил Том, — дни рождения, отмечаемые вместе с друзьями, не так уж веселы, пока ты недостаточно взрослый, чтобы выпить парочку бочонков вина».