Красный бубен - Олег Владимирович Попов

которых всем этим прекрасным вещам суждено быть похороненными в склепе.

За окнами полуподвала ходили ноги. Захотелось высунуть голову в окно и закричать: «Люди! Люди! Бегите сюда! Здесь, в подвалах, томятся шедевры мирового искусства! Посмотрите на них и расскажите своим друзьям, чтобы они тоже посмотрели! Чтобы люди поняли великую суть прекрасного и негодяйскую суть власти! Чтобы люди узнали, за какую сволочь они голосуют». Поддавшись порыву, он вскочил с кресла и хотел уже дернуть за крашенный масляной краской шпингалет, но остановился. Люди уже не те. Если так крикнешь, пожалуй, никто и не заинтересуется. Еще и за идиота примут. Скажут: «Что это за голова торчит снизу? И чего она кричит?» Вот если бы он крикнул, что здесь показывают стриптиз или кормят бигмаками, вот тогда бы они сразу прибежали! Какая низость!

Захотелось покурить. Дегенгард пошел к охране стрельнуть сигаретку.

3

За столом Игорь Степанович Хомяков разгадывал кроссворд.

– Привет, Степаныч, – поздоровался Дегенгард.

Хомяков оторвался от газеты, поправил очки:

– Здорово, Георгий… Ходячий мертвец из пяти букв, вторая «о»?

– Зомби.

– Подходит… Тогда скажи… э-э-э… Райское блюдо, вторая «мэ»… восемь букв, кончается на «я»?

– Амброзия.

– Подходит!.. Кроссворды какие стали! Не жизненные! Раньше, например, «река в Индии», пойдешь, в атласе посмотришь. Поучительно. Запомнишь, что в Индии есть река Ганг. А теперь что? За каким лешим мне эти зомби и амброзии? Вот скажи, откуда вокруг такое блядство?

– Потому, что демократия себя не оправдала. России нужна другая власть.

– Точно. – Хомяков сжал кулак. – Вот такая! Твердая рука, которая наведет в стране порядок.

– Нет, – не согласился Дегенгард, – такой порядок мы уже проходили. России нужен новый порядок. Разумный.

– Никто и не говорит, чтобы дураки управляли. Ясное дело, умные пусть. – Хомяков поглядел поверх очков.

– Степаныч, дай закурить.

– Ты ж не куришь.

– Да чего-то захотелось.

Хомяков выдвинул ящик, положил на стол пачку. Дегенгард достал сигарету, размял, понюхал. Курить расхотелось.

– Нет, не буду, – он положил сигарету на стол.

– Ну и правильно. Не куришь – и не кури, я так считаю. – Хомяков убрал сигарету в пачку. – Повелитель тьмы у древнегерманских племен, шесть букв?

– Хамдэр, кажется. – Это слово всплыло как из ниоткуда. Возможно, что-то такое проходил в университете. Возможно, где-то читал. Георгий Адамович почувствовал вдруг, что слово связано для него с чем-то важным, с каким-то событием из будущего. Он застыл, как киборг, у которого опорожнились энергетические ячейки. Взгляд остановился, дыхание замедлилось.

– Ты что, Адамыч?.. Чего с тобой?.. Сердце?.. У меня таблетки есть… Слышишь, Адамыч?.. Тебе нитроглицерин или валидол?..

– Да нет. Все в порядке. – Дегенгард потряс головой. – Что-то такое… как почувствовал все равно.

– А… Бывает.

– Как будто что-то случиться должно, – добавил он скорее себе, чем Хомякову.

– У нас это называлось «ведьма пролетела».

– Что-то вроде. Ну, я пойду.

– Таблетки-то дать?

– Не надо. Не люблю я их… пить.

– Когда прихватит – «люблю – не люблю» забудешь сразу. Хоть говна наешься, лишь бы отпустило.

– Верно.

4

Георгий Адамович вернулся в подвал и прошел вглубь, чтобы прикоснуться к искусству и избавиться от странного чувства. Он частенько так поступал, когда ему было нехорошо. И всегда помогало. У него на этот счет была теория – «ИСКУССТВО ВМЕСТО ТАБЛЕТОК». Когда-то он пытался пропагандировать этот метод. Но скоро понял, что средство действует, к сожалению, лишь на тех, для кого искусство что-то значит.

Протиснулся в узкий проход к любимому полотну Брейгеля «Поминки в трактире». Эта картина приводила мысли Дегенгарда в порядок. Он начал рассматривать, как всегда, с левого нижнего угла, где из-под скатерти на столе торчали чьи-то ноги и хвост собаки. Вправо, по диагонали, сидел на полу пьяный, прислонившись спиной к столу. Шляпа с пером сползла на нос, в одной руке деревянная кружка, в другой – длинная трубка. Сбоку маленький мальчик тащил у него из кармана кошелек. Со стола свисали гусь, утка и гирлянда сарделек. Полосатая кошка пыталась лапой стянуть что-нибудь на пол. За кошкой на лавке – мужчина. Он держал в руках карты и заглядывал в них с выражением «я вам сейчас покажу». Этот персонаж был написан так выразительно, что Георгий Адамович долго задерживал на нем взгляд. Вот и теперь глаза Дегенгарда остановились. «Игрок» – называл его Георгий Адамович. По мнению Дегенгарда, эта фигура была в картине главной. Брейгель не скупился на изображение людей, и тут их было немало, человек двадцать, и каждый по-своему хорош. Но фигура игрока, несомненно, являлась стержневой. Этот неожиданный прием художника – изобразить на поминках человека с картами – придавал картине глубокое звучание. ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ звучали здесь. Питер Брейгель Старший был не просто талантливым бытописателем, а гением, жившим в своей системе координат. И только малую часть этой необычной системы он выразил в картинах, а остальное унес с собой в могилу. Но Георгий Адамович обладал способностью улавливать невысказанное. В настоящих произведениях объем невысказанного может превышать пятьдесят и более процентов. Только ремесленники стараются изобразить всё. Процент невысказанного в их работах практически равен нулю, и поэтому картины выглядят как раскрашенные стены подъезда.

Георгий Адамович провел ладонью по подбородку. «Боже мой! Что за кисть! Что за глубина невысказанного! Всякий раз, когда я смотрю на фигуру игрока, я замечаю все новые и новые оттенки, все новые и новые нюансы! Вот и сейчас я увидел в изгибе его кисти силу, не принадлежащую ни жизни, ни смерти. Эта сила вкладывает в наши руки карты, мы выигрываем и проигрываем, что-то получаем и что-то теряем, что-то берем и что-то отдаем…»

Георгий Адамович скользнул взглядом от кисти игрока к его локтю. Локоть покоился на толстой книге. Нахлынуло давешнее ощущение.

– Боже мой! – Он подошел ближе и узнал книгу. Это была та самая книга, которую в числе прочих трофеев вывезли из Германии, и теперь она лежала в шкафу № 13 на шестой полке. Дегенгард обладал хорошей памятью и мог точно сказать, где что лежит. Он узнал книгу по серебряным уголкам. Необычной формы уголки, показалось ему, блеснули с картины живым серебром. Как же он раньше ее не замечал?

Дегенгард пробрался между стеллажами к шкафу № 13.

5

Он не заметил, как закончился рабочий день, так он был увлечен. В дверь постучал Хомяков.

– Адамыч! Ты домой собираешься?! Мы через пятнадцать минут закрываем!

– Сейчас иду. – Он положил книгу в портфель, щелкнул замочками, выключил настольную лампу.

Проходя мимо Хомякова, немного заволновался. Впервые он выносил что-то из музея. Конечно, ни у кого не могло и мысли возникнуть, чтобы его обыскивать, но все же…

Хомяков ел яйцо, запивал чаем из стакана в подстаканнике.

– Пока, Степаныч. – Дегенгард помахал рукой.

– Привет жене. – Хомяков приподнял стакан.

Жена Дегенгарда Раиса раньше тоже работала в музее. А теперь вышла на пенсию и сидела с внуками. Сын Лешка еще в школе ударился в сторону прикладной математики, потом закончил университет и работал программистом, зарабатывал хорошие деньги. Лешка помогал родителям сводить концы с концами. На зарплату и пенсию прожить было невозможно даже с их скромными запросами. А с Лешкиной помощью они как-то обходились. Только обидно было. Не потому, что сын зарабатывает, а потому, что они, отдавшие культуре всю жизнь, не могут себя обеспечить.

6

Это была книга предсказаний и тайных доктрин на старонемецком. Георгий Адамович изучал немецкий в школе и в институте и не забыл его до сих пор. Трофейные экспонаты сопровождались документацией на немецком. Поэтому он почти все в книге понимал. Написал книгу некий Теофраст Себастьян Кохаузен. Это была не книга, а бомба. Предсказания Нострадамуса бледнели в сравнении с ней. Как бы сказал сын Георгия Адамовича Лешка: «Нострадамус курит в сторонке». Нострадамуса можно трактовать как угодно. Нострадамус во многом разочаровывал. Возможно, это были и никакие не предсказания, а поэтические откровения, спровоцированные курением опиума. А в этой книге все было изложено ясно и однозначно. И не вызывало никаких сомнений, трактовать это было невозможно. Есть такие вещи, которые трактовать невозможно – например, выражение «пошел на хер». Можно трактовать причину, по которой тебя послали,