Лев Рыжков - Push the Button

 Но подземелье оказалось не романтичным пыльным застенком из сексуальных фантазий, а реально гнусным подвалом — с лужами на полу, затхлым воздухом, от которого кружилась голова, и звенело в ушах. Маша испугалась.

 Неожиданно она поняла, что лже-Высоцкий и тип с бельмом — сообщники. Их задача была — затащить Машу не пойми куда. Но откуда они могли знать, что ей надо выходить на «Киевской»? Выслеживали? Мысль была абсурдной, но Маша почему-то ей верила.

 Она принялась лупить двойника сумочкой. Маша кричала и надеялась, что ее услышат, ворвутся, повяжут этого психа. Никакого секса уже не хотелось. Один из ударов сумел причинить «Высоцкому» боль. Тот отдернул руку, будто кипятком ошпарился.

 Маша бросилась обратно. К двери. Она даже стала немного задыхаться. Но…

 Никакой двери на месте не оказалось.

 - Стой! — орал маньяк.

 «Милиция! — сообразила Маша. — Надо вызвать…»

 Но сети в подвале не было. Страх Маши давно уже давно не являлся приятным. Когда, если не сейчас воспользоваться страховкой?

 - Я тебя не трону! — заявил «Высоцкий». — Просто иди за мной, и я тебя выведу!

 - Вздумаешь прикоснуться ко мне, я твои яйца в гоголь-моголь превращу, — пригрозила Маша, ранее навравшая о том, что знает восточные единоборства.

 Она ковыляла на каблуках по лужам, стараясь не думать, почему от них так воняет. Она светила экраном телефона в спину психа, готовясь в случае чего броситься наутек.

 Коридор свернул, и Маше потребовалось очень так серьезно себя пересилить, чтобы просто сойти с места.

 Но за поворотом оказалась дверь на станцию.

 - Ну, слава Богу! — сказала Маша, вырвала пакеты из рук «Высоцкого» и, не оглядываясь, бросилась к эскалаторам.

 На секунду Маше показалось, что станция какая-то не такая. Хотя после шока в подвале еще и не то могло показаться. Метро было заполнено страшными тетками. «Конгресс, что ли, у них тут?» — подумала Маша. Оказавшись на эскалаторе, она перевела дух. Оглянулась. «Высоцкий», конечно же, шел за ней. «Оторвусь!» — подумала Маша.

 - Гражданочка! Вашу лицензию! — обратились к ней на верхней площадке.

 Маша обернулась на голос. Ужасный прыщавый человек в милицейской форме касался пальцами своей фуражки.

 - Что? — оторопела Маша. — Какую лицензию?

 Менты (их было двое) переглянулись.

 - На пользование красотой…

 Маша ничего не понимала. Ее разыгрывают?

 - Пройдемте, — Второй мент подхватил Машу под локоть.

 - Эй, мужики! — Рядом с ними оказался «Высоцкий». — Что случилось? В чем дело?

 - Дело? — гнилозубо усмехнулся прыщавый. — Будет тебе дело, если хочешь.

 - Уебуй отсюда, — посоветовал изможденный. — И скажи спасибо, что нам не до тебя.

 Маша беспомощно смотрела на него. Менты волокли ее в каморку с решетками.

Кутузовская — Фили

 …У себя в фирме Дима не был главным. Димин отец в свое время хорошо вложился в акции перспективной нефтяной фирмочки. Та со временем разрослась, бизнес набрал обороты, а сынок акционера занял замдиректорский кабинет.

 Генерального звали Филипп Иванович. Маша, сама не зная почему, испытывала к нему неприязнь. Филипп Иванович представлял собой лощеного мужчину с тяжелыми щеками и с волосок к волоску уложенной (и нередко напомаженной) прической. Взгляд у Филиппа Ивановича был неприятный. Он не просто раздевал женщин глазами, но еще и умудрялся давать понять, что итогом осмотра — не удовлетворен.

 Референткам Филиппа Ивановича никто не завидовал, хотя они и получали в месяц по три тысячи у.е. Причин было несколько. Во-первых, Филипп Иванович был несусветным хамом и любил доводить помощниц до слез и бессонницы. Во-вторых, редкая референтка могла удержаться на своей должности дольше, чем один календарный месяц. И, в-третьих, Филипп Иванович ебал их в жопу.

 Насчет последнего обстоятельства все было совершенно точно. Однажды об этом проболтался Дима, вернувшись после рабочей пятницы позже обычного.

 - Представляешь, Манюня, — Дима, когда сюсюкал, всегда называл Машу именно так, — мы с Филиппом Ивановичем задержались…

 Маша могла бы закатить скандал. На пятничный вечер у нее были некоторые планы. Но Дима, чересчур уж припозднившись, и вернувшись домой скорее в субботу утром, чем в пятницу вечером, сорвал их. Но, с другой стороны, избавил от своего присутствия, что тоже дорогого стоило.

 Дима сюсюкал, а, стало быть, был в чем-то виноват.

 - По работе? — равнодушно спросила Маша.

 Дима принялся хихикать. При этом глаза его блестели, а сам он то и дело шмыгал носом. Эту нехитрую пантомиму Маша расшифровала без особого труда. Значит, не просто пил, а еще и кокаин нюхал. Отсюда следовало, что спать он не будет до самого субботнего вечера.

 - Филипп Иванович секретутке разнос устроил, — вкрадчиво доносил Дима. — А потом прямо в кабинете раком ее загнул, колготки с трусами стянул и — в жопу зарядил!

 - Что?! — оторопела Маша.

 - И мне предлагал присоединиться, — ухихикивался Дима. — Но я — ни в какую! Я же Манюнечку свою люблю. Пошли в постельку…

 Маше стало дурно.

 - Господи Боже! — прошептала она. — Дима, знал бы ты, как же я тебя ненавижу!

 Маша была покладистой женушкой, редко позволяла себе возмущаться, но в тот день она не выдержала — закрылась у себя в комнате.

 - Я сплю! — объявила она.

 Муж еще некоторое (не очень долгое) время пытался проникнуть в ее комнату. Маша слышала, как он бродил по огромной квартире, включал там-сям плазменные панели, шмыгал носом (не иначе, остался кокаин), опять же хихикал.

 Маша же заснуть не могла. Ей было нестерпимо жалко бедную дурочку-референтку. Впрочем, Маша понимала, что жалеет она не столько неведомую ей секретаршу, но самое себя. Ведь она, Маша, если разобраться, тоже немногим отличается от этих несчастных дурынд. Ну, прав у Маши чуть побольше. А так все то же — внешний блеск плюс жопоебля. И плевать, что блеска у нее немногим более, а в жопу ебут не ее, а она. Суть-то от этого не меняется.

 Уже на следующее утро она расколола Диму на новые отвратительные подробности. Тогда-то и выяснилась вся правда об омерзительных пристрастиях Филиппа Ивановича. Обозначилось и его поганенькое кредо: «Через жопу — не залетит!»

 «Ну, какая же тварь! — думала Маша. — Как земля таких носит!»

 Ей, воспитанной идеалистом-отцом, невозможно было привыкнуть к тому, что отныне и навсегда ей придется терпеть в своем кругу высокопоставленного, а оттого и фактически безнаказанного подонка.

 Но, как выяснилось, худшее ожидало Машу впереди.