Стивен Кинг - Мареновая роза

Вот таким образом ее рассудок — здравый, практичный, категорически отвергающий все, хотя бы отдаленно напоминающее сверхъестественное, не допускающий даже мысли о существовании мистики, — одновременно объяснил, рационализировал и оправдал ее неожиданную реакцию на увиденную картину с изображением стоящей на холме женщины.

4

Из всех выставленных на стеллажах картин только эта была под стеклом (Рози вспомнилось, что писанные маслом холсты обычно не прячут под стекло — кажется, они должны дышать или что-то в этом роде), в левом нижнем углу был наклеен желтый ценник: «75».

Она протянула обе руки (которые слегка вздрагивали) и взялась за рамку. Осторожно сняв картину с полки, она вернулась с ней к прилавку. Старик с потрепанным портфелем все еще стоял на своем месте и по-прежнему наблюдал за ней, но Рози едва замечала его. Она подошла прямо к прилавку и бережно опустила картину перед Биллом Штайнером.

— Нашли что-то по вкусу? — спросил он. — Да. — Она постучала пальцем по ценнику в углу рамки. — Здесь написано семьдесят пять долларов и стоит знак вопроса. Вы сказали, что готовы дать за кольцо пятьдесят долларов. Не захотите ли вы поменяться, я вам — вы мне. Мое кольцо за вашу картину?

Штайнер обошел прилавок, поднял откидную доску и приблизился к Рози. Он посмотрел на картину с таким же вниманием, как несколько минут назад изучал ее кольцо… но в этот раз в его взгляде читалось явственное удивление.

— Что-то я ее не помню. По-моему, я вообще ее раньше не видел. Должно быть, старик раздобыл где-то. В нашем семействе он считается истинным ценителем искусства. Я же — всего лишь жалкий торговец.

— Значит ли это, что вы не можете…

— Торговаться? Прикусите язык! Да я готов торговаться с кем угодно весь день с утра до вечера, если бы мог. Но в этот раз не стану. Я счастлив сообщить вам, что с радостью приму предложенные вами условия — даже баш на баш. И мне не придется смотреть, как вы уходите от нас, волоча за собой пудовую тяжесть, оставшуюся после неудачной сделки.

И тут она совершила еще один поступок, которого никогда раньше не совершала: Рози обхватила Билла Штайнера за шею и с чувством чмокнула в щеку.

— Спасибо огромное! — воскликнула она. — Вы не представляете, как я вам благодарна!

Штайнер рассмеялся:

— О Господи, всегда к вашим услугам. Если не ошибаюсь, впервые покупатель так эмоционально благодарит меня в этих пыльных стенах. Может, вас заинтересует еще что-то из картин?

Пожилой мужчина с портфелем — тот, которого Штайнер назвал Робби, — приблизился к ним и посмотрел на картину.

— Если учесть, что большинство посетителей, уходя, готовы обругать тебя на чем свет стоит, можешь считать этот поцелуй подарком судьбы, — сказал он.

— Так я и сделаю, — кивнул Билл. Рози почти не слышала их слов. Она лихорадочно шарила в сумочке, разыскивая скомканную салфетку с завернутым в нее кольцом. Поиск занял гораздо больше времени, чем следовало ожидать, потому что взгляд ее то и дело возвращался к картине на прилавке. Ее картине. Впервые она подумала о комнате, в которую скоро переедет, с истинным нетерпением. Ее собственный дом, а не просто койка среди десятков таких же. Ее собственный дом и ее собственная картина, висящая на стене. «Первым делом я повешу картину, — подумала она. — Да, я повешу ее в первую очередь». Развернув салфетку, она протянула кольцо Штайнеру, но он некоторое время не видел протянутой руки; он внимательно рассматривал картину.

— Это оригинальное полотно, не копия, — произнес он, — и, по-моему, очень неплохая вещь. Наверное, поэтому ее накрыли стеклом— кто-то решил, что так она лучше сохранится. Интересно, что это за здание у подножия холма? Сгоревшее ранчо на краю плантации?

— Скорее, это развалины храма, — тихим голосом выразил свое мнение старик с поношенным портфелем. — Похоже на греческий храм. Хотя наверняка судить трудно, согласитесь.

Действительно, судить было трудно, потому что здание, о котором шла речь, почти до самой крыши пряталось за порослью молодых деревьев. Пять колонн на переднем плане увивал дикий виноград. Шестая, расколовшаяся на куски, лежала в зелени. Рядом с рухнувшей колонной валялась упавшая статуя, почти полностью скрытая травой и густым кустарником, виднелось только плоское каменное лицо, обращенное к грозовым тучам, которыми художник щедро наполнил небо.

— Да, — согласился Штайнер. — Как бы там ни было, это здание, как мне кажется, не вписывается в перспективу — слишком велико оно для картины. Старик утвердительно кивнул головой. — Но автор сделал это намеренно. Иначе ничего, кроме крыши, мы не увидели бы. А что касается рухнувшей колонны и статуи, про них вообще можно было бы забыть— зелень скрыла бы их окончательно.

Рози нисколько не интересовал фон; все ее внимание сосредоточилось на центральной фигуре картины. На вершине холма, повернувшись к развалинам храма так, что все, кто смотрел на полотно, мог видеть только ее спину, стояла женщина Ее светлые волосы были заплетены в косу. От предплечья ее изящной руки — правой — исходило яркое золотое сияние. Левую руку она подняла, и, хотя точно сказать было невозможно, зритель догадывался, что она прикрывает глаза от солнца. Весьма странно, если вспомнить о мрачном предгрозовом небе, однако, похоже, женщина подняла левую руку именно для того, чтобы прикрыть глаза. На ней было короткое, живого красно-пурпурного цвета платье — тога, отметила Рози — оставлявшее одно плечо обнаженным. Сказать что-то о ее обуви не представлялось возможным, ибо трава, в которой она стояла, доходила почти до колен, как раз до того места, где заканчивалась тога.

— Куда бы вы ее причислили? — спросил Штайнер, обращаясь к Робби. — К классицизму? Неоклассицизму?

— Я бы отнес ее к разряду плохих картин, — ответил Робби, усмехаясь, — но мне кажется, я понимаю, почему она произвела такое впечатление на эту женщину. В ней на удивление много чувства. Составные элементы, возможно, классические — вроде тех, что мы находим на старых стальных гравюрах, — но ощущение явно готическое. И потом тот факт, что главный персонаж повернут к зрителю спиной… Я нахожу это чрезвычайно странным, В целом… не могу сказать, что эта молодая женщина выбрала самую лучшую картину в твоей лавке древностей, Билл, но я уверен, она выбрала самую своеобразную.

Рози же, как и прежде, почти не слышала их разговора. С каждой минутой она открывала в картине все новые и новые детали, пленявшие ее воображение. Например, темно-фиолетовая тесемка на талии женщины в тон каймы, идущей по краю тоги, и едва проглядывающие очертания левой груди. Пусть мужчины обмениваются себе учеными суждениями. Картина просто замечательная. Она чувствовала, что может смотреть на нее часами напролет, не отрываясь, и когда у нее появится свой дом, она, пожалуй, будет иногда делать именно так.