Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

Обычно крестьян, которым не суждено было вернуться домой из города живыми, по традиции, сохранявшейся аж до первых лет советской власти, хоронили при дороге, ведущей на их родину. Так на старых городских кладбищах собирались своеобразные землячества, на нашем – сергиево-посадские и ярославские уроженцы, считай, соседи.

На кладбище мы всегда ходили вдвоем с бабушкой. Наверное, поэтому мысленно я всегда называла родные могилки бабушкиным участком. Сначала я ходила с бабушкой, потом – к бабушке. К бабушке-покоенке.

Одна пересадка с красной линии на оранжевую, потом минут десять по мосту через железную дорогу, и мы на месте.

Если прочертить линии от одного родственного захоронения до другого, а потом до третьего, то выходит треугольник, острым концом указывающий на церковь или сразу на выход с кладбища – такая своеобразная стрелка, не ошибешься. Есть и другие ориентиры: у Козловых надо свернуть налево, напротив – Малавины, а Палишневы – наши соседи по бабушкиному участку.

Могильные участки чем-то похожи на дачные, как бы странно это ни звучало. Даже не дача, а садовое некоммерческое товарищество, с шестью сотками на нос, домишками, огородиками и яркими цветочными грядками за плотной стеной заборов, состряпанных из всего, что смогла применить хозяйская смекалка,– тут и приваренные основы панцирных кроватей, и обрезки труб, и кованые оградки, сквозь которые вылезают наружу плети малины и смородины, а над ними, над «ничейной», общей территорией нависают яблоня, облепиха, вишня и ирга. И эти плотненькие ряды участков разделены узенькими улочками, где едва проедет запорожец или жигуленок, зато бесстрашно гоняют на великах ребята, приехавшие на каникулы. А забор вокруг СНТ прочно отделяет своих от чужих, тех, деревенских, которые постоянно проживают вокруг оплота дачного отдыха и труда и, по слухам, так и норовят проникнуть в святая святых через наглухо запертую калитку на задах участков, которая всегда ведет в какой-нибудь лесок, пугающий и одновременно притягивающий дачную ребятню.

Так и здесь, разве что без ребятни, живой ребятни. Ты знаешь соседей, ориентируешься на захоронения и идешь будто по дачному поселку: «Свернули у Анисиных, никак забор не поправят, направо от Петровых». Помнишь мертвых родственников тех, кто убирает соседние могилки, но и они для тебя запоминаются не по именам, которыми представились, если вообще представлялись, а по тем, что выбиты на памятнике. Что это именно кладбище, а не садовое товарищество, напоминают разве что редкие эпитафии в качестве путевых знаков, те самые, которые не жаловали купцы. Вот потомственный дворянин с некоторой издевкой вещает проходящим мимо живым: «Прохожий, остановись. Обо мне, грешном, помолись. Я был, как ты. А ты будешь, как я».

Научившись читать, я при первом же посещении кладбища вместе с бабушкой с большим удовольствием вслух прочла эту надпись и без устали декламировала ее нараспев, пока бабушка, даже не поднимая головы и продолжая убираться на нашей могилке, не пообещала, что потомственный дворянин непременно лично придет поблагодарить меня за хорошую память и умение читать. Очень действенно и педагогично, что тут сказать. Я до сих пор прохожу мимо этой могилы молча, чтобы не провоцировать, хотя уж казалось бы… Но с некоторыми соседями только так.

За отсутствием дачи бабушка выращивала рассаду для дедушки: все эти бархатцы, анютины глазки, колокольчики, клубнику. Даже кусты сирени и чубушника выбирались бабушкой в свое время с особой придирчивостью – чтобы цвели попышнее и подушистее. Искусственные цветы тоже приносились каждый раз новые, и покупались они заранее, а не впопыхах на развале у кладбищенских лоточников.

Клубника всегда растет здесь крупная, сочная. Но ягоды с кладбища есть было ни в коем случае нельзя – они принадлежали исключительно тем, кто здесь погребен. Все, что приносилось на кладбище для украшения, что росло на кладбище, что покоилось на кладбище, всегда оставалось на кладбище. Таков порядок.

У любого места должен быть хозяин, тот, кто следит за порядком, и отвечает за исполнение правил, и имеет полное право наказать нарушителей. У леса это леший, у водоемов – водяной, у дома – домовой, у садового товарищества – председатель, а у кладбища – первый и самый последний покойник.

По крестьянским представлениям, первый схороненный на кладбище считается хозяином кладбища, а уж каждый новый – охранник, приворотник до следующего покойника. На нашем кладбище трудно определить хозяина, вполне возможно, что хозяев была не одна сотня погребенных в одной чумной могиле. Да и приворотники не задерживаются – как ни придешь своих навестить, всегда в церкви кого-то отпевают… Впрочем, знания эти никому сейчас не нужны, разве что колдунам. Кладбищенская магия самая сильная, говорила бабушка. Землей с могилки полного тезки можно излечиться, ее используют и воры для усиления своего противоправного ремесла. Любовные привороты делаются с использованием веток кладбищенских деревьев: липы, клена, тополя. А уж страшные заклятия на смерть, напрямую связанные с общением с покойниками, накладываемые на предметы, еду и питье, считай, такое частое явление, что не успеешь ягодку, сорванную с могилки, в рот отправить, уже обречен, и ничем тебе не помогут никакие врачи.

Для кого же тогда оставляли все эти конфеты, пасхальные яички и даже печенье, такие красивые, привлекательные и аппетитные, но после бабушкиных слов вселявшие в меня только ужас? Папа утверждал, что для бездомных, мол, съедят и помянут добрым словом покойного, с чьей могилки полакомились. Только вот ни разу, даже в лихие времена, никаких бездомных на нашем кладбище я не видела. И бабушка только фыркала на папины объяснения.

– Только не говорите ребенку, что это мертвецы сами пируют! – предостерегал ее мой папа, и она опять фыркала. Но то, что она не спорила с папой, при этом не опровергая его слова, почему-то убеждало меня в наихудшем сценарии: едят мертвецы, а оставшееся прибирают себе колдуны. Хорошо еще, что я знала и соблюдала правила, а значит, ничего мне не грозило.

И еще я видела кладбищенских крыс, устраивающих норы в заброшенных могилках. Они тоже никогда не голодали, и причина их безбедной жизни вовсе не так ужасна, как можно заподозрить в первую очередь. Мертвецов им есть совершенно не обязательно, если вы об этом подумали.

На самом деле обычай оставлять еду на могилах, чтобы ее могли забрать неимущие и нуждающиеся, очень правильный, но сейчас он уже утратил первоначальный посыл. Это я узнала, став постарше, но и тут бабушка постаралась со своими байками да быличками.

На нашем кладбище есть одна могила, совсем