Сакс Ромер - Зеленые глаза Баст

Дом, башню которого, как было сказано, я заметил из окна моей комнаты в трактире, совсем не просматривался от ворот. Признаюсь, я потерял его из вида, как только отправился в путь, и с тех пор он даже ни разу не мелькнул передо мной.

Десятью минутами ранее я спросил дорогу к поместью у попавшегося навстречу крестьянина, и он, не пытаясь скрыть любопытство, ответил мне. Его подсказки отличались простоватой сумбурностью, предполагающей, что тот, кто спрашивает, обязан как свои пять пальцев знать местные ориентиры. Однако я не сомневался, что пришел в нужное место. По названию поместья я догадался, что когда-то

Фрайарз-Парк[19] по меньшей мере частично принадлежал монастырю, и, конечно, старый надтреснутый колокол напоминал о тех днях: были в его голосе и тишь древней обители, и вздох самоотречения.

Хотя я ни словом не намекнул трактирщику или одной из его немногочисленных служанок о цели моего похода, я понадеялся, что Хокинс окажется в сторожке, поэтому пробудил призрачный колокол повторно. Но никто не отозвался; казалось, Фрайарз-Парк покинули все — люди, птицы, звери.

Я слышал далекое мычание скота, пасущегося на лугах, и таинственное перешептывание елей в бору, а грозовая завеса над холмами все темнела и ширилась, теперь укрывая и долину.

В гнетущей тишине, воцарившейся в округе, я начал подниматься по усыпанной шишками тропе. Все свидетельствовало о том, что за поместьем давно не ухаживают, а буйно поросшая сорняками дорога говорила, что сюда мало кто заходит и тем более заезжает. Отойдя на некоторое расстояние, я остановился под крутым косогором, башенной стеной нависшим над моей головой, и принялся всматриваться вперед, в сгущающийся сумрак. Мне стало очень зябко: лучи солнца совсем не проникали в этот поросший елями туннель. Неужели я ошибся и избрал тропу, ведущую не к дому, а наоборот, прочь от него, во тьму чащи? Или же заброшенная сторожка относилась к другому, целиком обезлюдевшему поместью?

От этой мысли мне стало не по себе, и в сознании тут же проснулась детская боязнь темного леса. Я вспомнил про завесу тьмы, «расшитую мерцающими глазами», — и торопливо, с деланной храбростью ринулся вперед. Сделав десяток шагов, я очутился у одного из бесчисленных поворотов петляющей дорожки и отсюда увидел, что в самом ее конце, как на выходе из горной пещеры, забрезжил желтый свет.

Ободренный этим, я пошел быстрее и наконец увидел дом. Теперь я убедился, что действительно выбрал неверный путь, потому что тропа, которую я предпочел, заканчивалась у подножия небольшой лестницы с мшистыми ступенями. Я поднялся по ней на террасу. Вход в дом оказался где-то далеко слева, между ним и террасой пролегал запущенный газон. Эта часть здания строилась по уродливым канонам георгианской архитектуры, тогда как соседний флигель был по-тюдоровски живописен. Не считая одного освещенного окна справа от крыльца, в доме не было огней, хотя надвигающаяся гроза успела принести в долину преждевременные сумерки.

Я ожидал от Фрайарз-Парка чего угодно, но этот диковинный особняк, скрытый в подковообразной лощине между холмами и давным-давно позабытый всеми, совершенно не выглядел жилым. Я мог бы коснуться царящей здесь тишины, настолько осязаемой она казалась. От каменных плит поросшей мхом террасы веяло влажной стынью; холод полз от пустоши внизу и из бора на холме.

Я пересек террасу и газон и теперь стоял и смотрел через открытую стеклянную дверь, расположенную возле главного входа, в комнату, откуда лился свет. Вокруг стало необыкновенно тихо и темно. На заваленном бумагами столе горела лампа.

Комната была обставлена, как библиотека. Вдоль стен, занимая все пространство, стояли переполненные книжные шкафы. Едва ли не все тома в них дышали старостью, многие были в непривычных, вероятно, иностранных переплетах. То там, то здесь на полках виднелись химические приборы и застекленные коробки с образцами; и повсюду мой взгляд натыкался на египетские реликвии, впечатляющая коллекция которых была в совершеннейшем беспорядке разбросана по комнате.

За столом, погрузившись в чтение огромной книги в кожаном переплете, сидел человек. Он был необычайно изможден и, как я догадался, отличался очень высоким ростом. Его чисто выбритое лицо вызывало в памяти Сокара, древнеегипетского бога с соколиной головой[20]; длинные седеющие волосы он зачесывал назад, открывая костистый лоб. Кожа его была блеклой и желтоватой; продолговатые, тонкие, смуглые кисти рук подсказали мне, что он евразиец, человек смешанной крови. Под ногой у меня хрустнул камешек, выдав мое присутствие. Мужчина быстро поднял голову.

Я вздрогнул. Широко распахнутые черные глаза смотрели на меня пристальным, соколиным взором, усугубляя поразительное сходство с Сокаром. Я заговорил, все острее сознавая свою ошибку:

— Простите, что столь грубо прервал ваше уединение, но я полагал, что нахожусь во Фрайарз-Парке, куда, боюсь, вторгся, не имея на то права.

Человек за столом не сводил внимательных глаз с моего лица.

— Вы никуда не вторглись, — ответил он резким высоким голосом с явственным, пусть и неопределимым, иностранным акцентом. — Мы рады всем гостям — званым и незваным. Но вы определенно заблудились: это Белл-Хаус.

— И далеко ли я от Фрайарз-Парка?

— Не очень. Могу ли поинтересоваться, известно леди Каверли о вашем предполагаемом визите или нет?

— Нет, — удивленно сказал я.

— Тогда, к сожалению, ваше путешествие напрасно. Она больна и никого не принимает.

Его манера говорить, несколько высокомерная и властная, задела меня, и евразиец, очевидно, заметил это, потому что добавил:

— Я врач леди Каверли. Не исключаю, что мог бы помочь вам. В любом случае, опасаюсь, что в данное время вам придется удовлетвориться моим скромным гостеприимством — если, конечно, вы не предпочитаете прогулку под ливнем.

Сокар — древнеегипетский покровитель мертвых и бог плодородия. У автора «богом с соколиной головой» ошибочно назван Анубис.

Пока он говорил, лощину озарила ослепительная вспышка молнии, и его последние слова утонули во все более оглушительных раскатах грома, неистовствовавшего над холмами.

Дождь обрушился внезапным потоком, как в тропиках, и я сделал шаг в комнату. Ее обитатель поднялся мне навстречу во весь свой огромный рост.

— Я доктор Дамар Гриф, — сказал он и вежливо поклонился.

Я тоже представился, и он с царственной любезностью предложил мне стул с высокой спинкой, а сам вернулся за стол.

— Что-то мне подсказывает, вы не из этих мест, — продолжал он.