Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

дни. Я отмерял свою жизнь кофейными ложками…” — подумал он, поистине меланхолическим, стихом Т. С. Элиота. Потом он просто подумал: — Блядь!

Наконец он вернулся на улицу. От младшего брата-близнеца не осталось и следа, Писателю оставалось только гадать, существует ли он вообще. Возможно, это всё побочный эффект наркотиков, принятых прошлой ночью…

Он был измучен и обнаружил, что приближается к одинокому автомату с газировкой перед закрытой станцией «Шелл». Аппарат гудел, что было хорошим знаком. Он бросил четыре четвертака, и мгновение спустя по желобу с грохотом покатилась банка диетической “Kолы”. Вздрогнув, он обернулся…

Рядом с ним стояла девушка не старше двадцати лет, она была одета, по меньшей мере, вызывающе. Обтягивающие розовые шорты и желтый топ на голое тело, из-под которого торчали два больших соска. У неё были большие светло-зеленые глаза:

— Привет, мистер, — сказала она, считая горсть пятицентовиков. — Блин, мне не хватает пятнадцати центов. Не мог бы ты одолжить мне их?

— Конечно, — ответил Писатель и бросил ещё четыре четвертака, чтобы сэкономить время.

Он отступил в сторону, пропуская девушку к аппарату.

— Спасибо, мистер! — пришла в восторг девушка и нажала кнопку. — Я тебе сейчас отдам деньги, — сказала она, протягивая руку с пятицентовиками.

— Не нужно. Я угощаю.

— Какой ты славный малый! Таких, как ты, здесь немного, — oна подняла брови. — Но ты ведь не отсюда, верно? Бьюсь об заклад, что ты писатель, о котором все говорят.

Писатель пожал плечами.

— Очевидно, да. Я путешественник, мне нравится видеть разные места, чтобы подпитывать своё творческое вдохновение.

— А, ты имеешь в виду для книг?

— Именно. Для романиста локации работают так же, как разные цвета для художника.

— Круто! Мой папа был художником — он рисовал дома. Пойдём туда, — сказала она, и он пошёл за ней к центру города. — Я хочу показать тебе, где я работаю. Кстати, меня зовут Джуни.

— Приятно познакомиться, Джуни. А меня зовут… — oн нахмурился. — Называй меня просто Писатель. Так легче произнести, — oн не мог оторвать взгляда от ее гибких кремовых ног, сияющих на солнце. Да, что ж такое! — А где ты работаешь? В “Венди”?

— Не-а, видишь ли, они берут только на полставки; за такую зарплату, как они платят, можно и с голодухи помереть. Я работаю на свою маму в Cпа-салоне. Место называется «Спа у Джун». Джун — моя мама.

Он вспомнил светящуюся неоновую вывеску, которую видел прошлой ночью.

— А, понятно. Лечебный массаж, как я понимаю.

Она улыбнулась.

— Видишь ли, ты платишь сорок долларов, а потом целый час получаешь водную терапию и наслаждаешься массажем.

Писатель не проявил к этому особо интереса, но наслаждался светской беседой, которая давала ему повод украдкой поглядывать на неё. А она ничего!

— Похоже, это выгодная сделка.

— О, потом ты можешь заплатить двадцатку сверху, чтобы тебе сделали “Mокрого Вилли”, а если заплатишь ещё десятку сверху, — она подняла указательный палец, — то получишь “Kукурузный Палец”.

Писатель открыл рот. “КУКУРУЗНЫЙ Палец”? Вероятно, это НЕ новый фильм о Джеймс Бонде[31], — понял он после минутного раздумья.

— Ааа. Я понял. “Kукурузный Палец”!

Джуни зашлась хихиканьем.

— Мама такая смешная! Она говорит, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, а к бумажнику — через задницу!

Писатель пытался найти ответ.

— Должен сказать, твоя мать — настоящий источник мудрости.

Джуни порывисто схватила его за руку (что неудивительно усилило его и без того “скрюченное” возбуждение) и взволнованно сказала:

— О, и вот еще что, но только, если ты умеешь хранить тайну.

— Можешь мне доверять, Джуни.

— В город приехал проповедник, он остановился в старом доме Гилманов.

— Ты имеешь в виду пастора Томми? Я с ним перекинулся парой фраз сегодня. Но он снял комнату рядом с моей в отеле "Расинка".

Хм… "Расинка"… Они даже название написали с ошибкой.

— О да, это одно и то же место. Раньше его называли ”Гилман-Хаус”, потому что семья по имени Гилман владела им, но они все умерли, и отель продали…

Мозг писателя сразу обработал эту информацию. Это имя — Гилман — прозвучало знакомо. Интересно… если это то место, где я останавливался двадцать с лишним лет назад? В том же здании, где я сейчас живу!

— Как бы то ни было, пастор Томми вчера поздно вечером пришёл в Cпа-салон навестить мою маму. Он был здесь кучу раз и всегда заходит к нам, потому что моя мама очень хорошо о нём заботится, — Джуни сжала его руку и прошептала на ухо. — Он заплатил лишнюю сотню, плюс оставил сотню чаевых, потому что моя мама пристегнула себе резиновый член и трахнула его в задницу! Вот так вот! Вот такой пастор!

— Я подозреваю, что он не первый такой.

— Видел бы ты этот резиновый динг-донг! Он не меньше фута[32] в длину!

— Боже мой, этот “Kукурузный Палец” — ещё цветочки.

Смех Джуни, похожий на щебетание, порадовал Писателя. Во-первых, это было эротично и во-вторых, прекрасным противовесом против окружающей их ненависти, терроризма и преступности.

— Этот, так называемый, пастор, выдающий себя за Божьего слугу, мог бы почитать второй том «SummaTheologiae» Сицилийского Святого Фомы Аквинского, который настойчиво и доходчиво объясняет, что искать спасение через «заднюю дверь», как говорится — серьёзный грех.

Джуни сделала милое личико, выражавшее полное замешательство.

— Чеееееего?

— О, не обращай внимание, я брежу, а это то, что я делаю в изобилии, — весело сказал Писатель.

Не раздумывая он сделал то, чего никогда прежде не позволил бы его ученая утонченность и таксономия этикета: он обнял её — настолько ему было комфортно в её обществе.

Пока до него не дошло, что он только что обнял не женщину, а девушку, которая была, возможно, в три раза младше его.

Она не сделала никакого отрицательного жеста.

— Ты такой хороший человек, — мечтательно сказала она и положила руку ему на плечо.

— Спасибо, Джуни, и ты тоже очень милая. Cкажи, пожалуйста, мне любопытно, сколько тебе лет?

— Шестнадцать! — cказала она и ещё раз сжала его руку.

Ради всего святого… Это сделало его в три раза старше её и добавило ещё десять лет. Но Писатель не думал о каких-то там сексуальных домогательствах. Вместо этого он исказил подтекст:

— Что за чудесная штука молодость. Наслаждайся ею, Джуни. И никогда не воспринимай её как должное.

Но уютная аура рухнула; она напряглась, почти испугавшись.

— Мы можем перейти на другую сторону дороги? У меня всегда мурашки на этой стороне.

Они приближались к выброшенной на свалку «Эль Камино»

— Из-за машины Дикки Кодилла?

Она остановилась, пораженная.

— Ты знаешь о