Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

сделал городу одолжение. Один из его сыновей заплатил за гроб и похороны. Не так уж много времени пройдёт, как все забудут этого грязного извращенца. Скатертью ему дорога.

Писатель поднял палец:

— Так… что случилось с девушкой… я… девушкой с прошлой ночи?

Дон подняла брови.

— Позволь мне выразиться так. Она вошла в здание через заднюю дверь. А вышла из здания через трубу.

Боже мой. Они кремируют улики…

Но всё же что-то было…

— Подождите-ка минутку, мисс. Насколько я понимаю, ты со Сноуи в долгу передо мной…

— Вчера вечером мы сделали тебе двойной минет, — сказала она.

— Я был без сознания!

— Перестань ныть, ладно? Хорошо, мы сделаем тебе ещё один позже…

Он снова поднял палец.

— Само собой! Но ты обходишь более важную часть уговора, не так ли? Разве вы обе не обещали ещё кое-что?

Дон спокойно сделала ещё один большой глоток и наконец убрала бутылку.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне обещали показать тело существа, известного как Толстолоб, — решительно заявил Писатель, — которое, по словам Сноуи, находится где-то здесь.

— Вот же тупая пизда, — глубоко вздохнула Дон и встала. — Хорошо. Сделка есть сделка. Идём.

Если слово «ошеломление» и существовало, то это было выражение лица Писателя.

— Ты… ты хочешь сказать, что он действительно здесь?

— Да. Так ты хочешь посмотреть или нет? Идём, я покажу тебе, — и она открыла дверь кабинета.

Писатель, спотыкаясь, последовал за ней.

— Так ты… Ты что, серьёзно?

— Я серьёзнa, как “Чёрная Cмерть”[30], - сказала она, прихрамывая. — Давай покончим уже с этим. Ненавижу смотреть на этого уёбка.

Это сбивало с толку больше, чем всё остальное. Он никогда по-настоящему не верил в существование чудовищ…

— Но ведь это не настоящий монстр, верно? — в отчаянии спросил он. — Это, должно быть, человек с каким-то ужасным уродством. Правильно?

— Нет. Это чудовище. И никогда никому не говори об этом. Ты понял?

— Конечно, конечно…

Они прошли через рабочее помещение, миновали незанятый теперь стол морга, прошли в другую дверь, в тёмный пахнущий химикатами коридор. Маленькая голая лампочка висела над очень большой металлической дверью, окаймленной стальными распорками. У двери не было ручки, только прорезь для ключа.

Дон достала ключ, собираясь вставить его, когда…

— Но… но… — продолжил заикаться Писатель. Его колебания были неожиданным явлением. Возможно, он испугался, что миф окажется правдой и его представления о реальности могут быть безнадежно испорчены? — Я… я… Всё как-то происходит слишком быстро. Мне нужно ассимилировать потенциальные возможности. Мне… мне нужно подготовиться морально…

Дон поморщилась.

— Чего?

— Нужна дополнительная информация, — с трудом выдавил он. — Например, что именно находится за этой дверью? Откуда оно взялось? Почему оно здесь?

— Господи, это все минимум часа два рассказывать! Ты хочешь посмотреть или нет?

Прежде чем Писатель успел ответить, в дверь позвонили.

Дон посмотрела на часы:

— Ебись оно. Это Уолли Эберхарт, его жена скоро помрёт от цирроза, и он хочет поработать в магазин гробов. Мне нужно идти, — Донна вытащила ключ из замка, не провернув его, затем подтолкнула Писателя в сторону коридора. — Увидимся вечером.

— Сегодня вечером?

— Да, — сказала она. — Встретимся вечером в “Перекрёстке”; купишь нам со Сноуи выпивку на тот полтинник, что ты заработал, — затем она подмигнула ему, резко обняла и поцеловала в губы. Она провела кончиком языка по его губам. — Если будешь хорошо себя вести, получишь ещё один двойной отсос, — после этого она поспешила прочь. — Выходи через заднюю дверь, — крикнула она. — Иду, иду, мистер Эберхарт!

Писатель подумал, что вчера у него был самый странный день в его жизни, но теперь он понимал, что всё ещё впереди. И снова его либидинозные гормоны дали о себе знать, что было совершенно противоположно его жизненному опыту. Физический результат сверхъестественного возбуждения заставил его почувствовать себя неуютно.

Мне просто надо вздремнуть, — пришла ему в голову мысль, когда он выходил через пожарный выход. Снаружи сквозь деревья пробивалось яркое солнце. Вдоль задней кирпичной стены тянулись железные трубы, которые, без сомнения, соединялись с крематорием. Его вчерашняя “любовница” сбежала из этого безумного мира как раз через эти самые трубы, а вместе с ней, без сомнения, и крошечные следы его ДНК. Все превратилось в дым и стало частью неба…

Какой-то крошечный квадратный предмет на земле привлёк его внимание.

Что тут у нас? Он поднял его — SD-карта, для компьютеров. Он никогда ими не пользовался, но знал, что в его ноутбуке есть “гнездо” или “розетка”, или как там это называется, для такого миниатюрного запоминающего устройства.

Хранитель памяти, — подумал он и сунул её в карман.

Что теперь? Он начал пересекать заднюю часть здания, чтобы вернуться на главную улицу. Он предположил, что было бы практичнее вернуться в свой номер, распаковать ноутбук и начать писать книгу с того места, где оборвалась та таинственная первая страница. Это будет превосходно! Конечно, то, что он не помнил, как писал дюжины своих романов, казалось, ставило его в затруднительное положение. И всё же он был непоколебим: он не сомневался в своих способностях сочинять творческий материал.

Я могу сесть за ноутбук и начать работу прямо сейчас! Это было чувство небывалого удовлетворения.

Правда, через несколько шагов его удовлетворение исчезло.

B конце здания стоял человек и ухмылялся. Как и Писатель, он был одет в такие же синие джинсы, кроссовки и белую рубашку, имел длинные волосы и подстриженную бороду. Но, в отличие от Писателя, он был стройным и подтянутым.

И лицо у него было точь-в-точь как у Писателя, за вычетом двадцати с лишним лет.

Вот он! Парень, похожий на меня!

— Эй, ты! — позвал Писатель.

Ухмыляющееся лицо исчезло за углом из поля зрения, а его ухмылка почти оставила остаточное изображение.

Я должен разобраться с этим прямо сейчас! — pешил он, и побежал во всю прыть, на которую был способен, но буквально через десять ярдов он уже не мог бежать.

О, ради Бога!

Он, пыхтя, завернул за угол здания и вышел на улицу. Тяжело втягивая воздух, он посмотрел в сторону города и увидел своего двойника, трусцой убегающего прочь. Человек обернулся, увидел, что его преследователь слишком стар и толст, чтобы преследовать его, и рассмеялся.

Из всех возможных наглых оскорблений… Надо мной смеюсь — Я САМ!

— Подожди! Пожалуйста!

Двойник закурил сигарету и спокойно зашагал по дороге, оставляя за собой клубы сизого дыма.

Писатель сел на скамейку перед закрытой парикмахерской — уже давно закрытой, судя по паутине в витрине.

Поди ж ты! — подумал он. — Я старею. Я буду носить закатанные штаны. “Я знавал вечера, рассветы и