Готика Белого Отребья - Эдвард Ли

Вот оно что!

— Люди редко заходят сюда, и даже не хотят её отбуксировать, — продолжала она. — Говорят, иногда здесь можно увидеть призрак Дикки, который сидит в ней; я понимаю, что это звучит, как куча лошадиных лепёшек, но я сама лично видела его несколько раз…

Писатель обнаружил, что его очень интересуют подобные вещи.

— Ничего себе! Можешь его описать?

— Толстый парень с короткой стрижкой, с немного пухлым лицом. Он всегда потирает промежность, как в тот раз, когда я видела его ещё живым, я тогда была маленькой. Трёт себя он, в общем там, и усмехается с похотливым взглядом.

Неподдельный интерес Писателя продолжал возрастать. Фигура, которую, как ему показалось, он видел, действительно соответствовала этому описанию. Только разве что без потирания промежности.

Хм. Или нет?

— Говорят, что любой, кто отбуксирует эту машину, будет проклят вместе со всей своей семьёй. И есть ещё одна легенда…

— Да? И какая же? — нетерпеливо спросил Писатель.

Сноуи выглядела все более встревоженной, и Писатель подумал, что, возможно, этот Дикки Кодилл изнасиловал или приставал к ней в детстве.

— С другой стороны, Сноуи, я вижу, что тебя это беспокоит, так что можешь мне больше ничего не рассказывать.

— Ну ладно, — cказала она. — Вообще-то мне очень хочется убраться отсюда, — затем она взяла его за руку и повела обратно на улицу. — Расскажу в другой раз.

Писателю нравилось быть в напряжении, потому что это заставляло его изобретать собственные догадки. Я здесь всего несколько часов, а у меня уже избыток материала для книги!

Появился ещё один ряд темных магазинов, ещё более пустынных, поскольку последние уличные фонари остались позади. В одном из окон мелькнул слабый отблеск света, и когда он поднял голову, то смог разглядеть трубу. Крематорий, — понял он. — Это, должно быть, было то самое место. На входной калитке буквы, как те, что высечены на могильном камне, гласили:

ВИНТЕР-ДЭЙМОН

ПОХОРОННОЕ БЮРО

Писатель удивился своему отсутствию колебаний.

Странно, что у Сноуи был ключ от входной двери заведения, которым она открыла дверь здания, но…

— Чёрт, я чувствую себя плохо, потому что не рассказала остальную часть истории. Я имею в виду, ты — писатель и всё такое, ты, наверно, злишься, когда кто-то начинает рассказывать историю, и потом не рассказывает её до конца…

— Ты имеешь в виду легенду о машине Дикки Кодилла? Как я уже сказал, пожалуйста, не рассказывай ничего, что может тебя расстроить, — но, по правде говоря, Писателю хотелось узнать всё до мельчайших подробностей.

— Я расскажу тебе эту часть позже, я имею в виду Дикки и Боллза, и то, как они умерли.

— Да, точно, ты упомянула, что они оба были убиты в каком-то аббатстве.

— Да, видишь ли, в наши дни люди говорят, что какие-то копы из АТО пришили их в лесу, или это сделал сам Клайд Нэйл, самый крупный производитель незаконного самогона в наших краях.

— И то, и другое кажется вполне правдоподобным, — однако по её выражению лица и позе, в которой она стояла, Писатель почувствовал нечто иное.

— Как Дикки и Боллз на самом деле были убиты, cпросишь ты? Они были в лесу и, в общем, их убило чудовище, оно разорвало их обоих на части голыми руками. Вырвалo позвоночник прям у Дикки из задницы.

— Ага, чудовище, значит, — повторил Писатель.

Сноуи улыбнулась.

— О, ты, наверно, думаешь, что я просто пытаюсь тебя обмануть.

— Нет, вовсе нет. Я свято верю, что неверие в то, чего никогда не видел — это принцип дурака.

Она сексуально вильнула бёдрами.

— Позволь мне сказать, что я знаю, что это правда.

— Ты хочешь сказать, что сама видела это чудовище? — парировал Писатель, стараясь сохранить при этом проницательность, которая не предполагала насмешек.

— Клянусь могилой моего бедного папочки, — сказала она. Теперь она выглядела странно взволнованной. — Тогда, само собой, я его не видела, но потом видела, причём несколько раз, — eё глаза сузились, как осколки стекла, и она снова улыбнулась. — И ты тоже его увидишь.

— Что? — Писатель уже не знал, как это воспринимать. Это было бессмысленно. — Ты хочешь сказать, что я увижу монстра, который убил Дикки и Боллза много лет назад?

— Угу. О, не волнуйся, он мёртв, и он… — oна ткнула указательным пальцем, указывая на похоронное бюро. — Он там. И ты увидишь его, но сначала ты должен кое-что сделать для меня и Дон.

Писатель нахмурился.

— И что же именно я должен сделать?

— Мы тебе скажем, но сначала ты должен согласиться. Иначе я не смогу тебя впустить.

Она улыбнулась Писателю, в то время как он смотрел на неё, возможно, целую минуту.

Это уже был перебор и гипотетически очень опасно. За этой дверью могло поджидать что угодно, и это точно не будет какой-нибудь «монстр», а, скорей всего, кто-нибудь с ружьём наперевес. Он уже собирался отказаться от этой затеи, но Сноуи продолжила рассказывать:

— Чудовище умерло где-то в… я не уверена, в 96-м или 97-м, и его тело хранится здесь с тех пор.

Писатель продолжал пристально смотреть.

— И у него даже было имя, представляешь! Люди в нашем городе называли его Толстолобом, — закончила она.

Ментальное воздействие этого имени потрясло его, как быстрая езда по незамеченным железнодорожным путям. И он не только видел его нацарапанным в автобусе, но теперь был жутко уверен, что видел его и в другом месте.

По спине у него пробежал волнующий холодок.

— Договорились, — сказал он.

Сноуи открыла большую, обшитую панелями дверь, петли которой эффектно заскрипели.

Писатель последовал за ней.

* * *

Даже такой “блестящий” мозг, как у Писателя, терял способность обрабатывать данные, рассуждения и наблюдения, которые ему навязывали с тех пор, как он сошёл с автобуса. Бестелесный голос, с абсурдным намёком на липких червей, говорил в его голове о загадочной надписи в автобусе, рассказывающей о “Толстолобе”, который, как выяснилось, убил психопата и владельца “Эль Камино” 1969 года, которую Писатель только что видел и которая, несомненно, была ему знакома; очевидно, целый клан альбиносов, все с теми же чертами лица, что и на тревожно знакомых эскизных портретах, расположенных в старом отеле, в котором он остановился сегодня вечером и явно зарегистрировался более двадцати лет назад, но не помнил; медленное просачивание того, что могло быть только подлинными воспоминаниями, давно забытыми (включая "Семейку Монстров"!); человек, похожий на него, который сбежал из бара, не заплатив ту же сумму, которую сам Писатель заплатил в начале 90-х годов, и…

И…

Теперь я иду за секс-бомбой