Клайв Баркер - Явление тайны

— Ты его любишь? — вопрос Джойс к Арлин.

Ответ был краток:

— Да нет же, глупая.

— А я подумала… Раз ты все время говоришь о нем так…

— Что значит «так»?

— Ну, про его глаза и все такое.

— У Рэнди правда красивые глаза, — согласилась Арлин. — Но и у Марти, и у Джима, и у Адама.

— Ну хватит, — прервала ее Труди раздраженно. — Ты говоришь, как шлюха.

— Да ладно, брось.

— Хватит перечислять имена. Все знают, что ты нравишься парням. И знают почему.

Арлин метнула в нее многозначительный взгляд, но все они, кроме Кэролайн, были в темных очках, и эффект пропал даром. Несколько ярдов они шли молча.

— Кто-нибудь хочет коки? — спросила тут Кэролайн. — Или мороженого?

Они подошли к подножию холма, где гостеприимно раскрыло свои кондиционированные недра заведение Мервина.

— Ага. Пошли, — Труди повернулась к Арлин.

— Хочешь чего-нибудь?

— Нет.

— Ты что, обиделась?

— Нет.

— Вот и хорошо. Сегодня просто слишком жарко, — и две девушки направились в кафе, оставив Арлин и Джойс на углу улицы.

— Прости… — начала Джойс.

— За что?

— Что я спросила насчет Рэнди. Я думала, что ты… ну, понимаешь… что это серьезно.

— В нашем Гроуве никто не стоит и двух центов, — пробормотала Арлин. — Я не дождусь, когда смогу уехать отсюда.

— А куда? В Лос-Анджелес?

Арлин сдвинула очки на нос и внимательно посмотрела на Джойс.

— Это слишком близко. Нет, я поеду в Нью-Йорк, буду там учиться, а потом работать. На Бродвее. Если я им понадоблюсь, то они найдут меня и там.

— Кто «они»?

— Джойс, — проговорила Арлин укоризненно. — Люди из Голливуда.

— А-а, ну да. Из Голливуда.

Она кивнула, как бы соглашаясь с планом Арлин. У нее самой ничего такого и в мыслях не было. Но Арлин — Арлин была настоящей калифорнийской красавицей, светловолосой, голубоглазой и обладающей улыбкой, поголовно бросающей представителей противоположного пола к ее ногам. К тому же ее мать была актрисой и в мечтах уже видела дочь звездой.

У Джойс все было не так. Ни матери-актрисы, ни внешних данных. Даже от стакана коки она покрывалась какой-то сыпью. «Слишком чувствительная кожа, — говорил доктор Брискмэн, — это пройдет». Но «пройдет» все отдалялось и отдалялось, как конец света, о котором по субботам проповедовал местный священник. Поэтому Джойс, уже привыкшая к своим неудачам, как-то совмещала конец света с днем, когда она лишится прыщей и обретет, наконец, грудь. Она встанет утром красавицей, глянет в окно — а Гроува нет. И Рэнди Кренцмэн так никогда ее и не поцелует.

В этом и крылась подлинная причина ее робкого вопроса. Почти каждая ее мысль была о Рэнди, хотя она видела его только три раза и дважды говорила с ним. В первую встречу она была с Арлин, и Рэнди не обратил на нее никакого внимания, поэтому она ничего ему не сказала. Во второй раз, когда соперницы не оказалось рядом, на ее дружеское приветствие последовал недоуменный вопрос: «А ты кто?» Пришлось напомнить и даже сказать, где она живет. Во время третьей встречи («Привет», — опять сказала она; «А мы знакомы?» — усомнился он) она набралась смелости кое-что рассказать о себе и даже спросила его, с внезапной надеждой, не мормон ли он. Это было тактической ошибкой. В следующий раз она решила применить тактику Арлин: делать вид, что снисходительно терпит присутствие молодого человека, не смотреть на него вовсе, только поощрять легкой улыбкой. А потом, когда вы уже расходитесь, посмотреть прямо в глаза и промурлыкать какую-нибудь гадость. Закон контраста. Если у Арлин это получается, то почему бы не попробовать и ей? Теперь в ней снова вспыхнула надежда. Раз уж Арлин не интересуется Рэнди всерьез, то не пора ли ей побежать прямо к преподобному Мойсу и уговорить его немного поторопиться с концом света?

Она сдвинула очки и посмотрела на белое горячее небо с дурацкой мыслью: может, уже началось? День был какой-то странный.

— Хватит, — сказала Кэролайн, появляясь вместе с Труди из кафе, — а то глаза будут болеть.

— Не будут.

— Будут, — Кэролайн всегда была готова сказать что-нибудь неприятное. — Это как в фотокамере. Свет фокусируется…

— Ладно, — пробурчала Джойс, возвращаясь с небес на Землю. — Верю.

На какое-то время в глазах вспыхнули разноцветные искры, ослепив ее.

— Куда теперь? — осведомилась Труди.

— Я домой, — сказала Арлин. — Что-то устала.

— А я еще нет, — торжествующе возразила Труди.

— Я не устала.

— А что толку торчать здесь? — мрачно спросила Кэролайн. — С таким успехом можно и дома сидеть. Только на солнце обгорим.

Она уже обгорела. На двадцать фунтов тяжелее подруг, рыжая, с вечно сожженной кожей — этого было достаточно, чтобы нагнать уныние. Но Кэролайн, казалось, все эти обстоятельства ничуть не волновали. Вообще она была немножко странной. В прошлом ноябре вся семья Хочкисов попала в автокатастрофу, и полиция нашла Кэролайн на некотором расстоянии от разбитой машины, где она, сидя на земле, спокойно уплетала шоколад «Херши». Лицо ее было перемазано шоколадом и кровью, а когда полицейский попытался прервать ее завтрак, она закричала — или так говорила молва, — что ее насилуют. Только потом обнаружилось, что она сломала с полдюжины ребер.

— Так куда? — повторила Труди. — Куда можно пойти в такую жару.

— Просто погуляем, — предложила Джойс. — Сходим в лес. Может, там попрохладнее, — она взглянула на Арлин. — Пойдешь?

Арлин выдержала паузу в десять секунд и, наконец, согласилась.

— Куда угодно, — сказала она.

Все города, даже самые маленькие, чем-то отличаются друг от друга. Есть города богатые и бедные, белые и черные, строгие и беспутные. Паломо-Гроув, который тогда, в 1971-м, населяло около 1200 человек, не был исключением. Раскинувшийся на склонах холмов, он казался воплощением демократических принципов. В центре, у подножия Рассветного холма (его обычно называли просто Холм) располагались местный городской Центр и публичный сад с муниципальным зданием, вокруг которого на одинаковом расстоянии по сторонам света лежали кварталы — Стиллбрук, Дирделл, Лорелтри и Уиндблаф. Но до полной демократии и здесь было далеко — различия создавались уже самим географическим положением. Уиндблаф, лежащий на юго-западе, считался самым красивым и, соответственно, самым престижным районом. Над ним из листвы поднимаюсь крыши богатых особняков, а чуть пониже этого Олимпа на склоне холма жили те, кому не хватало средств на вершину.

Совсем другим был Дирделл, стоящий на равнине и с двух сторон окруженный редким леском. Здесь дома порядком облупились, и возле них не было бассейнов. Этот район считался прибежищем неудачников; еще в 71-м там жили несколько несостоявшихся гениев из мира искусства, и их сообщество медленно росло. Если где в городе люди всерьез и опасались за свое будущее, так это именно здесь, в Дирделле.