Шепот в тишине. Мистические истории - Марика Макей

– Я приготовила холодец, – сказала Вера. – Наверное, уже почти застыл.

– Не люблю холодец, – пожал плечами Артем и тоже налил себе вина.

– Почему? Ты же говорил, мама всегда его по праздникам готовила. С г-горошком…

– Готовила. Но я же не говорил, что он мне нравится. Так, съедал кусочек, чтоб маму не обижать.

– Но я… я весь день его делала…

Вера растерянно посмотрела на свои обожженные, порезанные пальцы, ополовинила бокал и сказала:

– Нам надо уехать.

– В смысле, куда уехать?

– Куда-нибудь. В Питер, в Москву, только подальше отсюда. Подальше от них. Они обиделись, они теперь не отстанут. Я все равно не выдержу здесь зиму. Когда полярная ночь и их заметает. А они тянутся к теплу, идут на свет…

– Тебе просто надо подлечить голову, и все пройдет.

– Я не чокнутая! – закричала Вера, резко встала и отошла к окну. Пустая бутылка из-под вина, стоявшая под столом, покатилась по полу. – Я больше не могу здесь, не могу. Давай уедем, пожалуйста…

– Ну… – Артем вздохнул. – Уезжай, раз так.

– А ты?

– Я не поеду… прости. Это как-то… – Зажурчало вино – Артем наливал себе еще. – Я здесь вырос. У меня здесь все. Работа, друзья, это… это мой город. Я люблю Воркуту, тундру люблю. А заброшки, а морошка… тьфу ты, в рифму получилось. – Он нервно засмеялся.

– Но в Москве возможностей больше! А в Питере красиво и все сумасшедшие. Там ГПТ живет… Начнем все заново, с чистого листа, а сюда приезжать можно.

– Думаешь, все мечтают к вам уехать, в Москву с Питером? Кто мечтал – давно уехал. А мое… мое – здесь, понимаешь? Не хочу я с чистого начинать, мне все нравится.

– Значит, не поедешь?

– Не поеду, – уверенно и больно отрезал Артем.

– А я?.. – Вера сморгнула слезы. – Я думала, ты меня…

– Ну… – Если бы Вера не стояла к Артему спиной, то увидела бы, как тот отводит взгляд и прикусывает губу. – Мне с тобой классно. Без тебя, наверное, не очень будет.

– Не очень…

– Никуда я не поеду. Вер, я правда хорошо к тебе отношусь, но…

Произнесший эти слова голос будто раздвоился, будто заговорили одновременно Артем и этот. К Вере опять хорошо относились. Очень хорошо относились.

Вера шагнула к столешнице, выдернула из подставки нож – тот дрогнул и звякнул в ее руке. Потом взяла чистую тарелку, улыбнулась сквозь слезы:

– Ну холодец-то будешь?

– Нет.

Тарелка врезалась в стену рядом с головой Артема, разлетелась на четыре куска и мелкую фарфоровую пыль. А потом Вера бросилась к нему и ударила ножом в живот – раз, и еще, и еще.

– Со мной. Так. Нельзя, – повторяла Вера, глядя в его осоловевшие глаза. – Я больше. Никому. Не позволю. Так. Нельзя. Ты понял? Кивни. Ты понял?!

Артем упал лицом в стол.

С утра надо будет избавиться от тела, подумала Вера, вытирая руки кухонным полотенцем. Она уже заранее чувствовала, как это будет непросто, как растечется потом боль по натруженным мышцам.

«Я думал, ты с Москвы, а не с Питера», – насмешливо сказал у нее в голове Артем, с которым все было легко. Даже нож входил в него, как в хороший холодец, и вскрикнул он только единожды, негромко и удивленно, как будто и это не воспринял всерьез.

«В Москве расчлененки не меньше, если не больше, – хмыкнула в ответ Вера, торопливо глотая вино прямо из бутылки. – Просто в Питере это бренд».

«А ты все-таки чокнутая».

«Я в психушке лежала, милый. Трижды».

«Милый. При жизни ты меня так не называла…»

Потом она долго разговаривала с Артемом и все ему наконец объяснила, разложила по полочкам. Что призраки с шестами реальны, а ему стоит отнестись наконец серьезнее и к ней самой, и к ее проблемам, и к их странному союзу, в конце-то концов. Разве так можно: не обсуждать будущее, не строить планов, жить одним днем? Он даже ни разу не сказал, что любит, все вышло как-то само собой, легко. Ну конечно, ему же нравится, когда все легко. На это Вера и повелась, так что она тоже виновата. И ни единого букета, бусиков там, трусиков сексуальных – нет, ей не нужны дорогие подарки, но это же знаки внимания, проявления любви, их отсутствие – это сразу «ред флаг», и он развевался прямо у нее перед лицом, но она старательно его не замечала, ведь с Артемом было так легко…

С этим легко не было. Он отбивался и так орал, что Вере пришлось всадить кухонный топорик прямо в его разинутый рот. Он даже ударил Веру по лицу, а это уже не «ред флаг», это точка невозврата. И потом с ним тоже пришлось изрядно повозиться, но Вера не зря смотрела столько трукрайма.

А ведь она совсем забыла про этого с Артемом, да и жгло ее больше всего воспоминание о разговоре на кухне, об этом «я к тебе хорошо отношусь» за поеданием заботливо приготовленного Верой супа. Жгло осознание того, что она, живая, любящая, хозяйственная, оказалась всего-то-навсего пройденным этапом. Все остальное почти стерлось из памяти, Вере уже начало казаться, что это был сон, мстительная фантазия, и этот живет себе поживает в Москве дальше, уже небось бабу новую нашел, скучную бестолочь себе под стать. Но она все равно тщательно просматривала по утрам все московские паблики, интересуясь вовсе не новостями о подтоплениях, сбоях на ветках метро, зажировке манула и новых запретах.

Вера допила очередную бутылку вина, Артем у нее в голове давно молчал, стало скучно. Она разблокировала телефон, заглянула в чат ГПТ – все изучали тридцать с лишним фотографий руин старинной усадьбы, которые обнаружил где-то под Костромой Конрад Ворстий.

«Я уезщдю с Воркуты новый такой же кат этот все они одинакоы», – написала Вера. Буквы плыли перед глазами, только автозамена кое-как спасала.

«Проспись», – посоветовала Точка.

«Знойная женщина,– ехидничал ГПТ.– Сердцеедка».

«Непрправда я его не ела», – задумчиво взглянув на неподвижный затылок Артема, ответила Вера и выключила телефон.

* * *

Она сделала еще один рывок вперед, нога дернулась, и что-то с грохотом упало с кровати на пол. Ну конечно. Артема она не ела, еще чего не хватало, она ела холодец. Вышла, пошатываясь, на балкон, взяла тот самый почкообразный медицинский лоток, соскребла вилкой застывший жир и потом лежала на