Мария Барышева - Увидеть лицо

Жора засунул руки в карманы брюк и мрачно уставился в стену, на которой висели его картины. Алина вздрогнула — после кадров из фильма она никак не могла отделаться от мысли, что сейчас посередине гостиной стоит сам Рок, а вовсе не владелец волжанских Интернет-кафе.

— Нас было двое в семье — я и старший брат Колька. Наверное, если б я был единственным ребенком, мне бы пришлось гораздо хуже, а так мне доставалась только половина папашкиного воспитания. Макаренко хренов!.. — Жора покачал головой. — Как он нас полосовал! Тем самым ремнем. Я кроме этого ремня ничего и не помню о нем, точно моим отцом был ремень, а не человек… Он называл его «черный доктор». Каждый день лечил — за малейший проступок. Бить он умел… со стороны и не видно… Мать пыталась вступаться за нас… но бестолку! Он говорил, что так воспитает из нас настоящих мужиков, — Жора невесело усмехнулся. — Что ж, Кольку он действительно воспитал настоящим мужиком — копия получилась прямо. И прибили его по-мужски — в пьяной драке. А ремень… Ремнем этим я как-то папашку своего педагогического придушить пытался… пока он дрых… после очередного урока. Но не смог. Бросил и убежал. Малой был, глупый. Иначе…

— Иначе бы что? — быстро спросила Марина, уловив, что пауза грозит превратиться в конец рассказа.

— Иначе бы придушил, — спокойно ответил Жора. — Сучара был мой папашка. Никогда не мог понять, зачем мать за него вышла. Она — тонкая интеллигентная женщина, а он… козел!.. Зла любовь, но не настолько же!..

— Не представляю, чтобы кто-то мог тебя бить, — Марина встала и принялась прохаживаться по комнате, разминая затекшие ноги и разглядывая шкафы. Жора посмотрел на нее не без иронии.

— Я развивался согласно всем биологическим законам и тоже был ребенком. Или ты думаешь, что я сразу родился здоровым мускулистым дядей, дал по морде акушеру и пошел покупать себе компьютер?!

— Не понимаю, как вы можете шутить, когда…

— А так! — вдруг взорвался Вершинин. — Мы шутим, Олька и Петя напиваются, ты косы плетешь и задаешь идиотские вопросы! Каждый реагирует, как может!

— Чего ты на меня орешь?! — изумилась Марина, потом склонила голову набок, разглядывая Жору так, словно увидела его впервые. — Знаешь, Жора, а ты ведь начал сдавать. Несмотря на твои… м-м… габариты, ты становишься слабым. Продолжай орать. Хуже от этого только тебе.

— Это соответствует твоей теории? — холодно осведомился Виталий. Жора посмотрел на него.

— Какой еще теории?

— Теории не по моей части, — Марина махнула рукой в сторону Алины, повышая голос, и лежавшая на диване Ольга съежилась и натянула одеяло на голову, так что теперь были видны только кончики ее угольно-черных волос. — Это вон она теоретик. Только теорий вы от нее больше не дождетесь, потому что ей страшно!

— У меня есть имя! — отрезала Алина осипшим от бесчисленных выкуренных сигарет голосом. — Чего ты на меня взъелась?! Трахнули-то тебя!

Глаза Рощиной яростно сверкнули. Олег хохотнул, продолжая смотреть на огонь, а Жора укоризненно сказал:

— Дамы, дамы!.. А вот ты, Аля, сейчас была не на высоте.

— А вот мне плевать! — Алина вытянула из пачки очередную сигарету и начала мять ее в пальцах, роняя золотистые табачные завитушки и в душе ставя себя к стенке за этот выпад. Тарантулы, говорил Жора. Вот это было самое настоящее тарантульское поведение. А то и каракуртское.

— А вот мне бы хотелось узнать, что нашел в своей комнате наш классный руководитель, — Петр снова посмотрел на потолок, потом на стены, обшаривая глазами каждый предмет. Очевидно, он боялся скрытой ловушки с таймером.

— Я нашел это, — Виталий вытянул из кармана сложенный собачий ошейник и покачал им в воздухе.

— Что это — ошейник? — недоуменно спросила Кристина, приподнимаясь в кресле. Марина остановилась возле горки с хрустальной посудой, открыла ее и начала разглядывать разнообразные по форме бокалы и вазочки. Ярость была даже в протянувшейся от ее ног тени.

— Да, ошейник. Моего пса, Бэка, — Виталий еще раз посмотрел на ошейник, потом бережно спрятал его в карман, и его взгляд устремился куда-то сквозь Кристину — туда, где он сам, еще мальчишка, зашвыривает палку далеко-далеко, и пятнистый вислоухий песподросток с готовностью мчится за ней, вывалив розовый язык из смеющейся пасти. — Я сам для него сделал.

— Что же ужасного может быть в ошейнике? — в голосе Петра послышалось недоумение. Виталий вздернул одну бровь, лицо его стало холодным и отстраненным.

— Ничего. Это всего лишь ошейник. А Бэк, когда ему был год, попал под машину… его буквально разорвало пополам… Но он был еще жив… долго был жив… и он так кричал… от боли… — Виталий сощурился и облизнул губы. — Я понимал, что ничего уже нельзя сделать… хотя был еще совсем пацаном… Но часто такие вещи начинаешь понимать очень рано.

Жора внимательно посмотрел на него, потом мягко спросил:

— Ты… добил его?

Виталий как-то механически кивнул.

— Камнем. Старался, чтоб… сразу. С одного удара. Так и вышло. Но я сделал это, потому что было больно ему! А не потому, что мне было больно слушать его крик и видеть, как он мучается! Это разные вещи!

— Жалко конечно, — сочувственно произнес Петр. — Но это, все же, была собака…

— Это был мой друг! — в голосе Воробьева прозвучал вызов. — Даже среди людей подобных друзей находишь редко! Тогда я был мальчишкой, сейчас мне почти тридцать, но мое мнение на этот счет не изменилось! Я убил своего друга, пусть и для того, чтобы он не мучился. Неважно, в какой он был шкуре. Но этого никто не видел. Никто об этом не знал.

— Все это очень печально, — Петр придал своему лицу соответствующее печальное выражение, — но ума не приложу, как все это может нам помочь?

— По крайней мере, теперь мы знаем, от каких вещей лучше держаться подальше… ну и друг о друге кое-что, — подытожил Олег, который, пригорюнившись, смотрел на огонь. — Лично я за то, чтобы валить из этого дома. Перещелкают нас здесь, как блох!

— Нам не дадут уйти, — Алексей поскреб щетинистую щеку, глядя на уютно свернувшуюся под одеялом Ольгу. Ему не нравилось, что она накрылась его одеялом, а его взгляд выжидающе бродил по задумчивым лицам друзей по несчастью. Ему казалось, что теперь, когда они все знают, то вот-вот начнут потешаться над его страхами. — Таков закон жанра. Запертый дом, в котором все погибают один за одним и остается только убийца, причем это, как правило, человек, которого меньше всего подозреваешь.

— Мегрэ хренов! — буркнул Жора. — Между прочим, довольно часто убийцей оказывается именно тот, кого больше всего подозреваешь, а больше все-го я подозреваю тебя… хоть ты и был заперт.