Догоняй! - Анатолий Уманский

– Вот глупый! Была бы я мертвая и холодная, как Акико, тогда бы и плакал!

– Не смей так говорить, слышишь? – Он схватил сестренку, прижал к себе, с удовольствием отметив, что ее косточки слегка обросли жирком. – Никогда-никогда!

– Задушишь! – пискнула Юми жалобно.



– «…Прямо за окном простирался песчаный пляж, а сразу за ним – море. Гулюшки с удивлением смотрели через окошко на его иссиня-черную даль. Далеко в море едва виднелся красный буй. Вот за буем прошел черный пароход с желтыми трубами, выпуская длинную-длинную струю дыма. Гулюшки всполошились:

– Ой, какой большой корабль! И какой быстрый! Гули-гули, гули-гули…»[64]

Чудесный выдался вечерок! Недавно прошел дождь, и в воздухе разливалась мягкая свежесть. Мама только что вернулась от госпожи Мацумото, усталая, пахнущая лекарствами, но веселая. Они втроем вдоволь напились чаю, и мама, усадив Юми на колени, читала ей сказку господина Миэкити.

– «…Когда мама проснулась на следующее утро, дом уже родил Судзу.

Пока все спали, малышка Судзу с красным личиком сама забралась на красный футон и теперь сладко посапывала.

Мама обрадовалась и позвала:

– Папа, папа, Судзу здесь! Маленькая-маленькая Судзу!

И папа, и бабушка были так счастливы, что только и повторяли:

– Ах, Судзу…

– Судзу, Судзу…

Потом Судзу впервые попила маминого молочка.

Иногда она громко плакала: „Уа-уа“. А… иногда… хныкала… „Хнык-хнык“».

Журнал упал на пол. Мама расплакалась, прижав к себе Юми. Видя, что сестренка тоже сейчас заревет, Джун сам подобрал журнал и скорей принялся читать дальше.

– «…Однажды папа снова поднес Судзу к гулюшкам. Гулюшки обрадовались и сказали с поклоном:

– Судзуко, Судзуко, здравствуй. Гули-гули-гули-гули.

– Вот, вот, Судзу, смотри сюда, – говоря так, папа поднес Судзу к клетке, чтобы показать гулюшек. Но Судзу облизывала кулачок (прямо как ты, Юми, в ее возрасте!) и глядела в другую сторону. Сколько бы папа ни просил, Судзу и не думала смотреть на гулюшек.

– Ах, она пока еще маленькая. Когда же Судзу скажет „гулюшки-гулюшки“? – нетерпеливо ворковали они…»

– У! – возмутилась Юми. – Какая эта Судзу вредина!

– Ты, Юми-тян, тоже не подарок! – улыбнулась мама сквозь слезы.

Джун читал – и мир становился прежним, и не было больше ни американского лейтенанта, ни убитой Рин, ни огненного ада на улицах Хиросимы, и дома стояли целые, и не умирали сестренки, и отцы по вечерам всегда возвращались домой. Вот сейчас донесутся с улицы знакомые цок-цок и шарк-шарк – и папин тенорок, выводящий «Сакуру»…

Но вместо отца пришел американский лейтенант с большим кожаным портфелем в руке. БАБАХ! Кто еще ввалился бы в дом так бесцеремонно? Мама, в испуге ахнув, крепче прижала Юми к груди. Джун вскочил, выставив перед собой журнал.

– «Красная птица»! – На лице Дункана сияла радостная улыбка. – По ней я мальчишкой учил японский!

От него снова тянуло виски. Голова его до сих пор была перевязана, однако синяки на лице почти сошли. Он скинул ботинки и, слегка прихрамывая, прошел в комнату.

Чинно поклонился маме, а Юми скомандовал:

– Подставляй лапку!

Сестренка вместо этого подбоченилась:

– А ты больше не будешь обижать мамочку?

Он помотал забинтованной головой. Но Юми не унималась:

– Клятву!

– Слово скаута! – Дункан двумя пальцами перекрестил сердце. Удовлетворенно кивнув, Юми протянула ладошку, и он сыпанул ей разноцветных кругляшей из картонной трубочки с надписью «M&M’s».

– Отличная штука, – сказал он, – вот попробуй! Это тебе не секретное оружие Гитлера.

– Ум! – простонала Юми, чавкая. – Вкуснятина!

Дункан снова повернулся к онемевшей госпоже Серизава.

– А это тебе, бэби-сан. – Он достал из нагрудного кармана куртки толстую пачку банкнот. Мама, недолго думая, взяла их и быстро пересчитала. Ее глаза широко раскрылись, а потом наполнились слезами.

– Как мне отблагодарить вас, господин?.. – пролепетала она, прижав деньги к груди.

Лицо Дункана прорезала кривая усмешка:

– Прошу, не искушай меня, бэби-сан. Ты не представляешь, как мне хочется сорвать с тебя это кимоно прямо здесь и сейчас.

Мама отвернулась, закрыв вспыхнувшее лицо рукавом.

– И так тоже не делай, так только соблазнительнее. Чуть не забыл! Все-таки здорово меня по башке тогда отоварили… – Он снова полез в нагрудный карман и достал мятую фотокарточку. – Сожги, порви – как тебе удобнее. Старина Мерфи не хотел ее отдавать, пришлось немножко подправить ему вывеску. Кстати, он просил тебе передать, что глубоко раскаивается в своем безобразном поведении.

Мама взяла фото. По тому, как задрожали ее губы, Джун понял, что там. Пальцы ее сжались, сминая карточку.

– Спасибо, – сказала она с коротким поклоном.

– А теперь, бэби-сан, не желаешь ли прогуляться, пока еще не стемнело? Нам с твоим сыном нужно потолковать.

У Джуна упало сердце.

– О чем? – Мама поднесла руку к горлу.

– О башмаках и сургуче, капусте, королях… А, не бери в голову. Просто поверь: наш разговор пойдет ему на пользу.

– Но…

– Иди, мамочка, – нарушил молчание Джун. – И Юми бери с собой. Положи деньги скорее в банк, а то украдут еще. Кажется, «Сумитомо» работает до десяти.

– Ты уверен?

Он кивнул. Ему совершенно не улыбалось остаться с Дунканом наедине, но если лейтенант заведет речь о том, что с ними случилось на самом деле, лучше, чтобы мама и Юми этого не слышали.

– Он дело говорит. – Дункан украдкой подмигнул Джуну. – Воры по домам так и шастают.

– Действительно, у господина Ватанабэ вчера умыкнули прямо из дому пару сапог… – протянула мама. – Но ходить по городу с такой кучей денег… А впрочем, кто догадается? – улыбнулась она и решительно сунула купюры за пазуху. – Пойдем, Юми.

– А гулюшки?! – взбунтовалась Юми. – Я хочу знать, увидит ли их Судзуко!

Но мама посадила ее на спину и вышла из лачуги, закрыв за собой дверь. Вскоре шарканье ее сандалий и протестующие вопли Юми стихли вдали.

Джун скрипнул зубами. Не то чтобы Дункан пугал его, как раньше; он видел лейтенанта беспомощным и знал, какого цвета у него кровь. Он был рад, что не запятнал своих рук этой кровью, но от этого общество Дункана не становилось приятнее.

Лейтенант не спешил начать разговор. Он отобрал у Джуна номер «Красной птицы», полистал, улыбаясь своим мыслям, бросил на тюфяк. Потом, заложив руки с портфелем за спину, прошел к стене, долго изучал рисунки и наконец сказал:

– За неделю ничего не прибавилось. По-прежнему не рисуешь?

Джун кивнул, удивленный. Неужели этот чудак запомнил, что там висело? Нет, в нем точно есть что-то дьявольское.

– Из-за меня. – Это было утверждение, не вопрос, но Джун опять кивнул. – Мики, – прочитал Дункан под портретом взъерошенного мальчугана с чертиками в глазах. Перевел взгляд