Стивен Кинг - КлаТбище домашних жЫвотных

А потом с той стороны кучи валежника вдруг поднялся вендиго во весь свой великанский рост, с шелушащейся желтой чешуйчатой, как у змеи, кожей, с глазами, горящими словно противотуманные фары, с огромными закрученными рогами вместо ушей — зверь, похожий на ящера, рожденного женщиной. Он указывал на них пальцем с длинным загнутым когтем, а они смотрели на него, задрав головы кверху…

— Прекрати, — прошептал он и вздрогнул от звука собственного голоса. Он решил пойти в кухню и приготовить себе завтрак, как будто это был самый обычный день. Завтрак холостяка с избытком бодрящего холестерина. Парочка сандвичей с яичницей, политой майонезом, и колечком красного лука на каждом. От него жутко воняло потом, но Луис решил, что примет душ чуть позже; сейчас сама мысль о том, чтобы раздеться, казалась почти непосильной задачей, и он боялся, что придется взять скальпель из докторской сумки и разрезать штанину, чтобы освободить распухшее колено. Конечно, с хорошими инструментами так не обращаются, но ни один нож в доме не разрежет плотную джинсовую ткань, а портновские ножницы Рэйчел в данном случае не помогут.

Но сначала — завтрак.

Луис прошел через гостиную, но прежде чем отправиться в кухню, завернул в прихожую. Он выглянул в окно, чтобы еще раз посмотреть на синий автомобиль, стоявший у дома Джада. Автомобиль покрылся росой; это значит, что он стоял там уже давно. Черч по-прежнему лежал на крыше, но уже не спал. Луису показалось, что кот смотрит прямо на него своими мутными желто-зелеными глазами.

Луис быстро отступил от окна, словно его застукали за подглядыванием.

Он пошел в кухню, взял сковородку, поставил ее на плиту, достал из холодильника яйца. Кухня буквально сияла чистотой. Луис попытался насвистывать — чтобы лишний раз подчеркнуть, что это самое обыкновенное утро, — но не смог. Все казалось нормальным, но не было таковым. Дом казался пугающе пустым, а на душе лежал груз вчерашних ночных похождений. Все было неправильно, не так, как должно быть; над ним как будто нависла какая-то черная тень, и ему было страшно.

Он проковылял в ванную и принял две таблетки аспирина, запив их апельсиновым соком. Когда возвращался обратно к плите, зазвонил телефон.

Луис не сразу взял трубку, сначала он просто стоял и смотрел на трезвонящий телефон, ощущая себя идиотом, ввязавшимся в игру, правил которой совершенно не понимает.

Не бери трубку, тебе не надо брать трубку, потому что это плохие новости, это конец цепи, уходящей за угол в темноту, и тебе совершенно не нужно знать, что находится на другом конце этой цепи, да, Луис, совершенно не нужно, поэтому не бери трубку, беги, беги сейчас же, машина стоит в гараже, садись в машину и уезжай, только не бери трубку…

Он подошел к телефону и взял трубку, положив одну руку на сушилку, как делал всегда, когда разговаривал по телефону на кухне, и это был Ирвин Гольдман, и он еще не успел поздороваться, как Луис увидел следы на полу — маленькие грязные следы, — и сердце как будто застыло в груди, и глаза в прямом смысле слова полезли на лоб; Луис подумал, что если бы сейчас посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы лицо с картины семнадцатого века, изображавшей дом умалишенных. Это следы 1ейджа, Гейдж был здесь, он приходил сюда ночью, но где он сейчас?

— Это Ирвин, Луис… Луис? Ты меня слышишь? Алло!

— Привет, Ирвин, — проговорил Луис, уже зная, что скажет ему тесть. Он понял, кому принадлежала синяя машина у дома Джада. Он понял все. Цепь… цепь, уходящая в темноту… он шел, держась за нее, шел все быстрее и быстрее… Если бы только он мог ее бросить, прежде чем дойдет до конца и увидит, что там! Но это была его цепь. Он заслужил ее.

— Мне показалось, нас разъединили, — сказал Гольдман.

— Нет, просто трубка упала, — ответил Луис. Его голос звучал спокойно.

— Рэйчел вчера нормально добралась?

— Да, нормально, — сказал Луис, думая о синей машине, о Черче, спящем на крыше этой машины, маленькой синей машины, которая тихо стояла у дома напротив. Он проследил взглядом за направлением грязных следов на полу.

— Мне надо с ней поговорить, — настаивал Гольдман. — Это срочно. Насчет Эйлин.

— Элли? Что с Элли?

— Я думаю, Рэйчел…

— Рэйчел сейчас нет, — отрезал Луис. — Она пошла в магазин за хлебом и молоком. Что с Элли? Скажите мне, Ирвин.

— Нам пришлось отвезти ее в больницу, — неохотно проговорил Ирвин. — Ей снились кошмары. Она впала в истерику и никак не могла успокоиться. Она…

— Ей дали седативы?

— Что?

— Седативные препараты, — нетерпеливо объяснил Луис. — Успокоительные.

— А, да. Ей дали таблетку, и она уснула.

— Она что-нибудь говорила? Что ее напугало? — Луис так сильно сжимал телефонную трубку, что у него побелели костяшки пальцев.

Ирвин долго молчал. На этот раз Луис не стал его торопить, как бы ему ни хотелось.

— Это сильнее всего напугало Дори, — наконец сказал Ирвин. — Она много чего говорила, пока ее не… пока она не начала рыдать так сильно, что мы уже ничего не могли разобрать. Дори сама чуть было не… ну, ты понимаешь.

— Что она говорила?

— Что Оз, Великий и Ужасный, убил ее маму. Только она сказала не так. Она сказала… она сказала «Великий и Узясный», как говорила наша другая дочь. Наша дочь Зельда. Луис, я хотел бы задать этот вопрос Рэйчел, но раз ее нет, то спрошу у тебя: что вы с Рэйчел рассказывали Эйлин о Зельде и о том, как она умерла?

Луис закрыл глаза. Пол под ногами легонько покачивался, а голос Ирвина долетал словно сквозь плотный туман.

Еще тебе могут послышаться голоса, звуки, похожие на голоса… но это всего лишь гагары летят на юг. Звуки разносятся далеко.

— Луис, ты слушаешь?

— С ней все будет в порядке? — спросил Луис, и его собственный голос тоже звучал будто издалека. — С Элли все будет в порядке? Что говорят врачи?

— Отсроченный шок после похорон, — сказал Гольдман. — Приехал мой личный врач. Лэтроп. Хороший человек. Сказал, что у нее жар и что когда она проснется, может вообще ничего не помнить. Но мне кажется, Рэйчел надо вернуться. Луис, мне страшно. Мне кажется, тебе тоже надо приехать.

Луис ничего не ответил. Бог приглядит и за малой птахой; так сказал король Яков. Однако Луис не был Богом, и его взгляд был прикован к грязным следам на полу.

— Луис, Гейдж мертв, — сказал Гольдман. — Я знаю, с этим трудно смириться… и тебе, и Рэйчел… но твоя дочь жива, и ты ей нужен.

Да, смириться трудно. Но я смирился. Хоть ты и старый козел, Ирвин, но, возможно, жуткий кошмар, что случился с твоими дочерьми в тот апрельский день шестьдесят пятого года, все-таки кое-чему тебя научил. Я ей нужен, но я не могу к ней приехать, потому что боюсь — очень сильно боюсь, — что на моих руках кровь ее матери.