Челси Ярбро - Тёмные самоцветы

— Конечно, был, — вскинулся Анастасий. — Любой боярин всегда чем-нибудь занят. — Он помотал головой, словно бы проверяя, цела ли шея, потом щелчком сбил с рукава своего кафтана пылинку. — Что в том дурного? У меня много забот.

— Ив чем же они состоят? — спросил Борис с нарочитой участливостью.

— Я владею домом в Москве и пригородными поместьями. Хозяйство большое. За ним нужен пригляд. — Анастасий говорил с Годуновым таким тоном, словно тот был недоумком, под стать нынешнему царю. — Или, быть может, у тебя, Борис Федорович, заведено по-другому и ты пускаешь свое хозяйство на самотек?

Борис отнюдь не намеревался тратить время на неуместные препирательства, а потому оставил вопрос без внимания.

— Тут говорится, — он постучал пальцами по документам, — что вы с князем Василием задумали скинуть царя-батюшку с трона. Это измена, князь.

Лицо Анастасия окаменело.

— Я не изменник! — выдохнул он.

Борис выгнул брови.

— Странно, а донесения свидетельствуют об обратном. Надеюсь, сейчас мы выясним, где правда, где ложь. Посмотрим, что ты вершил в последние годы? — Он выдернул из груды бумаг два листка. — Вот донесения нарочных, каких ты отправлял в Курск, к Юрию Костроме, и далее в Польшу. Он ведь твой сродник. Незаконнорожденный, правда, но тем не менее двоюродный брат.

— Троюродный, — уточнил Анастасий.

— Пусть, — улыбнулся Борис. — Однако рука руку моет. — Он взял другую бумагу. — А тут, например, один человек, служащий в польской миссии, утверждает, что ты дважды посещал отца Войцеха Ковновского, суля ему золотые горы за дружбу с семейством Шуйских. Это что — тоже ложь?

— Это напраслина, — сказал без особой твердости в голосе Анастасий.

— Разве? — Борис ухватился за другой документ и опечаленно покачал головой. — Хотелось бы мне так думать, Анастасий Сергеевич, но, видишь ли, эту напраслину подтверждает еще кое-кто.

— Ну так что ж? — Анастасий оправился от неожиданности и пренебрежительно дернул плечом. — Это все чепуха. Бессвязные бормотания, слухи.

— Но преимущественно они не в твою пользу, особенно если учесть твое звание и положение при дворе, — с расстановкой произнес Борис. — Действительно, в отдельности эти бумаги мало что стоят. Но в совокупности, — его голос возвысился, — они непреложно свидетельствуют, что ты заговорщик, стремящийся отстранить царя Федора от правления, дабы возвысить свой род и себя.

— Ну уж никак не себя, — возразил Анастасий с улыбкой и поглядел на лик Варлаама-Антиоха, словно призывая святого подивиться нелепости возводимого на него обвинения. — Я ведь из младшей ветви нашего рода, и путь к трону заказан как мне, так и моим сыновьям. Вот Василий Андреевич — дело другое. Тот может питать надежды на возвышение, а я для того не гожусь. Или, Борис Федорович, тебе это неизвестно?

— Не более, чем тебе, — с не меньшим ехидством ответил Борис. — Именно потому я и приказал привести сюда не только тебя, а и всех Шуйских. — Он с удовольствием наблюдал, как в синих глазах Анастасия растет замешательство, переходящее в страх. — Так, говоришь, это он втянул тебя в столь опасное дело?

Анастасий мгновенно пришел в себя.

— Кто?

— Василий Андреевич. — В голосе Бориса отчетливо слышалось раздражение. — Ты ведь во всем поддерживаешь его — разве не так?

— Не вижу причин, зачем бы мне так поступать, — мрачно откликнулся Анастасий. — Ты, Борис Федорович, ищешь измену там, где ее нет.

— Причины есть, — возразил Годунов, оглаживая бородку. — И весьма основательные. Посадив на трон князя Василия, ты и сам обретешь нешуточную возможность прийти к власти. У него, конечно, есть братья — Дмитрий, Иван, но они будут грызться друг с другом, да и с Василием заодно. Они ведь тоже мечтают о троне и не станут особенно церемониться, когда он так близок. Тебе, конечно, с ними тягаться трудненько, но у тебя имеются сыновья. Сколько их, кстати? — Он позволил вопросу повиснуть в воздухе, ставшем для Анастасия осязаемо душным.

— Господь даровал мне шестерых сыновей, и пятеро из них живы, — ответил он оскорбленно и в то же время с видимой гордостью. — У меня есть также четыре дочери, ибо я навещаю жену не менее чем раз в месяц. Я считаю это своим долгом, хотя она и живет в удалении от Москвы.

— Весьма благоразумно, — сказал Борис с одобрением. — Ты бережешь свое семя и держишь его подальше от двора. Я и сам склонен к подобным уловкам. — Он взглянул Анастасию прямо в глаза. — Итак, если с твоей помощью твой двоюродный брат сделается царем, то ты станешь его правой рукой и первым после него лицом в государстве. Это само по себе лестно, однако более заманчивы обретаемые перспективы. Не для тебя — для твоих сыновей, но ведь ради них можно бы и забыть о личных амбициях, правда? — Голос Годунова сделался чуть ли не задушевным, а улыбка лучилась искренним дружелюбием. — Так, Анастасий Сергеевич, да? Таковы твои скрытые помыслы? Пусть себе Василий Андреевич правит, только бы власть впоследствии перешла к одному из твоих сыновей. Это, если задуматься, не столь уж невероятно. Ведь у Василия наследников по мужской линии нет — одни девочки, и это тоже вселяет надежду. Вдруг да удастся какую просватать?

— Это просто смешно! — вскидываясь, возразил Анастасий, но запальчивость его тона говорила обратное. Да и пот, проступивший на лице, нельзя было целиком отнести на счет зноя.

Борис внимательно посмотрел на Шуйского.

— Мне любопытно было бы знать, сколько во всех этих мечтаниях от тебя, и сколько — от твоего себялюбивого и хитрого родича?

— Что сие значит? — резко спросил Анастасий.

— Сие — намек на то, что, возможно, ты пешка в руках более сильного игрока, — с еще большей резкостью ответил Борис и прибавил: — Разменная пешка. Может статься, Василий Андреевич сам внушил тебе эти надежды. Чтобы тебя подхлестнуть, а за твоей спиной уже обещал своих дочерей сынам Никиты Романова. Подумай-ка, не рискуешь ли ты собой во вред своим детям, а не во благо. — Он испытал удовлетворение, заметив смятение на лице Анастасия. — С какой стати будет Василий родниться с тобой, когда ты и так в его воле?

— Василий Андреевич блюдет интересы семьи, — возразил с судорожным смешком Анастасий. — Он не порадеет Романову, когда рядом Шуйский.

— Возможно, и нет. — Борис покладисто закивал. — Но вдруг на тебя уже смотрят как на козла отпущения? — Он указал на бумаги. — Почитай их сам, если хочешь, и найдешь немало свидетельств тому. Василий Андреевич все словно бы в стороне, а ты вроде главный зачинщик. — Он подался вперед. — Если митрополит не заступится за тебя, участь твоя будет весьма незавидной.