Лорел Гамильтон - Сны инкуба

— А я с ней знакома, помнишь?

— Да, ты права. Она любила смотреть, как порядочные чопорные женщины и мужчины валяются на полу и прыгают, как рыбы, переживая наслаждение, какого в жизни не знали. Ей было приятно наблюдать падение праведников.

— Очень на неё похоже.

— Но ты ничего не ощутила. Тебя не возбудило зрелище извивающегося Грэхема.

— А должно было?

Он улыбнулся, в глазах его засветилось облегчение.

— То, что ты задаёшь этот вопрос, уменьшает моё беспокойство за тебя.

— Какое беспокойство?

— Много веков обсуждалось, не стала ли Бёлль тем… — он поискал слово, — созданием, которым она стала, из-за того, что её силы и ardeur, действуя вместе, сделали её такой. Или она была такой всегда, а приобретённые силы только усугубили это.

— Мой опыт подсказывает, Реквием, что крайние точки этого спектра заложены изначально. Дай по-настоящему хорошему человеку силу, он останется хорошим. Дай силу плохому, и он останется плохим. Вопрос всегда о тех, кто посередине. Кто не добро и не зло, а обычный человек. Никогда не знаешь, как ординарная личность выглядит изнутри.

Он посмотрел на меня странно:

— Ты очень мудрые вещи говоришь.

Я улыбнулась:

— И тебя это удивляет?

Он почти поклонился — от шеи, насколько это можно сделать сидя.

— Прошу меня простить, но мне, честно говоря, всегда казалось, что ты — скорее мышцы, чем мозг. Не глупа, — добавил он поспешно, — но не мудра. Разумна — да, но не мудра.

— Я думаю, что мне стоит принять комплимент и не заметить оскорбления.

— Я не имел в виду ничего оскорбительного, Анита. Напротив.

На лице его было выражение, которое я иначе как тревожным назвать не могла.

— Не беспокойся, я не в обиде. Меня очень многие недооценивают.

— Это те, кто видят хрупкую красавицу, но не киллера.

— Я не хрупкая красавица.

Он едва заметно нахмурился:

— Внешне ты определённо хрупкого сложения, и ты красива.

Я покачала головой:

— Нет, не красивая. Хорошенькая — может быть, но не красивая.

Он чуть шире раскрыл глаза.

— Если ты не считаешь себя красивой, то зеркало показывает тебе не то, что я сейчас вижу.

— Приятные слова, но меня окружают самые красивые мужчины из живых и мёртвых. Я умею прихорашиваться, но в смысле красоты я далеко не дотягиваю до этой компании.

— Возможно, правда, что красота у тебя не ослепительная, как у Ашера, Жан-Клода или даже твоего Натэниела, но все равно это красота. Быть может, ещё более драгоценная, потому что замечается не с первого взгляда, а растёт понемногу каждый раз, стоит с тобой поговорить или посмотреть, как ты уверенно действуешь в сложной ситуации, или увидеть твои правдивые глаза, когда ты говоришь, что ты не красавица, и говоришь искренне. Так как ты не склонна к самоуничижению или жеманству, значит, ты просто себя не видишь.

— Вижу. Не красавица, но хорошенькая. И личность, что тебе и нравится.

— Ты другого не понимаешь, Анита. Есть красота, которая поражает глаз как молния, она жжёт, ослепляет. Это скорее катастрофа, чем радость. Но у тебя — у тебя красота, которая создаёт уют, когда не надо защищать глаза от света, когда понимаешь, что и луна тоже прекрасна.

Я замотала головой:

— Не знаю, о ком ты это, только не обо мне.

Он вздохнул:

— Тебе очень трудно делать комплименты.

— Знаешь, ты не первый, кто это говорит.

Он улыбнулся:

— Это меня совершенно не удивляет.

Грэхем испустил долгий-долгий вздох и как-то всполз на сиденье — будто жидкость пролилась вверх. Та же текучая грация, что и у других оборотней. Прислонившись к подголовнику, он немного посидел и выпрямился. Потом выдал мне медленный, ленивый взгляд, и глаза у него были тёмные, по-волчьи янтарные, почти карие, но я видела различие. Мне часто приходилось видеть такие глаза.

Он улыбнулся, и тоже лениво.

— Это было потрясающе.

— Я не нарочно, — сказала я.

— А это мне все равно.

Я нахмурилась.

— Единственное, что я хочу знать, можешь ли ты ещё так сделать.

Я нахмурилась сильнее.

Ленивое выражение слегка сползло у него с лица.

— Послушай, я от тебя получил переживание такого оргазма, какого в жизни не знал, а ты теперь строишь из себя пострадавшую сторону. Ты же это на меня пролила, не я на тебя.

— Это было не нарочно.

— Ты это повторяешь, будто извиняешься. Зачем? За что тебе извиняться?

Я посмотрела на Реквиема в поисках поддержки, хотя не очень на неё надеялась. Однако он мне помог.

— Мне кажется, Анита считает это несогласованным сексуальным контактом. Вроде изнасилования, если тебе угодно.

— Нельзя изнасиловать желающего, — сказал Грэхем и выпрямился на сиденье, вытянулся. Глаза его снова стали человеческими.

— Когда это случилось, я не знала, что ты желающий.

Он кивнул:

— Окей, но я не переживаю. — Он посмотрел на меня. — А ты, похоже, переживаешь. Что теперь тебя не устраивает?

— Что не устраивает? — переспросила я. — А вот что. У меня был флэшбэк такой силы, что мы бы расшиблись в лепёшку, если бы я вела машину. Я случайно вылила его в тебя. Не собираясь этого делать. Что ещё я могу сделать случайно, чего не собираюсь делать?

— Они с Жан-Клодом вышли на новый уровень силы, — пояснил Реквием.

— А, — сказал Грэхем, будто все понял. — Так ты ещё не знаешь, на что способна твоя новая сила.

— Не знаю.

Он кивнул.

— Да, это может напугать. Извини, я не знал, что это ты первый раз такое сотворила. Мне понравилось, и извиняться передо мной не надо.

— А если в следующий раз я такое сотворю с клиентом?

— Тебя что-то предупредило, — сказал Реквием, — иначе бы ты не съехала с дороги.

— Я не думаю, что это как-то связано с новой силой.

— Так почему ты чуть не разбила нас три раза о чужие машины? — спросил Грэхем.

Я открыла рот, и закрыла, не зная, что сказать.

— Кажется, я сегодня перешагнула несколько последних черт.

— В смысле? — спросил Грэхем.

— Нарушила несколько личных правил, вот и все.

— Нарушила правила, которые думала никогда не нарушать, — тихо сказал Реквием.

Я посмотрела на него удивлённо:

— Ты говоришь так, будто это тебе знакомо.

— У каждого есть своё представление о себе, и когда происходит что-то, нарушающее это представление, ты оплакиваешь себя прежнего. Того, кем ты себя считал.

Я покачала головой:

— Черт побери, я все та же, кто и была!

Он пожал плечами, что напомнило мне грациозный всегдашний жест Жан-Клода.

— Как скажет миледи.

Я повернулась на сиденье и упёрлась лбом в руль. Хоть бы уже прошла эта ночь. Не хочу я объяснять себя никому, тем более мужчине, с которым совершенно случайно только что имела секс. Проблема в том, что я сама не до конца верила в то, что говорила. Не в сексе с Байроном и Реквиемом было дело, а в том, что сегодня я впустила Жан-Клода к себе в голову настолько, насколько он способен был влезть. Впервые мы коснулись того, чего могли коснуться, только когда я не мешала. До сегодня я не понимала, насколько я нас калечила — столько же в своём духе, сколько и Ричард. Я думала, что спать с Жан-Клодом и делать с ним всякие мелочи — это и значит быть слугой-человеком. Менее часа назад я узнала, что все это совсем не так, и сейчас это знание меня грызло. Не то, что я ограничивала нас как триумвират силы. Нет, об этом я и раньше догадывалась, я только не знала, насколько. Считала, что мои запреты и пределы связывают нас, а не обрубают нам ноги по колено. Чего я не ожидала, чего не хотела знать — это как прекрасно ощущение, когда Жан-Клод меня подчиняет. Это было, мать его, потрясающе. Успокоительно и пьяняще одновременно. Я не знала, чего я себя лишала, потому что очень старалась не дать ему это мне показать. А он уважал мои желания.