Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли

Его собеседник подался ближе, задев ногой, и перешёл на шёпот:

— Чтобы ты понял, что было, нужно знать всё с самого начала. Старик, наш прежний мастер, однажды притащил со Свалки двоих — девчонку, кожа да кости, и парня, который с виду вот-вот отдаст концы. Рука, плохая рана. Выходили мы их кое-как. Парень тоже девчонкой оказался — ну, так сразу и не понять, если волосы срезаны, а годы ещё не те, чтобы различия в глаза бросались. Перед тем в Раздолье беда с водой случилась, на Свалке вспыхнул бунт, и выжил мало кто. Сперва они там сидели без провизии и воды, потом работать пришлось за себя и тех, кого уже нет — это я тебе говорю, чтобы ты понял, какими эти двое к нам попали. Леон сотворил чудо, иначе не назову, что Кори осталась жива. И все наши видели, сколько он сил отдал. Ты это запомни.

Рафаэль умолк, перевёл дух и продолжил всё так же шёпотом:

— Кори встала на ноги, но держалась всегда особняком. Да все они, кого притаскивал Леон, сперва сидели по углам, присматривались, приучались жить по-новому, но эта так и не вышла к людям. У старика были книги — больше об устройстве тела и науке, но и о старом мире тоже, так вот она за книги села. Леон бы их не всякому позволил брать, а ей разрешил. Правда, я ни в ком из наших и не видел стремления учиться. Послушать рассказы по вечерам, это они любили, а выучиться разбирать буквы ленились. И при этом недолюбливали Кори — всё им казалось, старик её выделяет среди прочих, а она гордится. Вот это тоже запомни.

— Ага, — сказал Гундольф.

— Теперь главное. Леону всегда было мало того, что есть. И людей со Свалки он тащил не для того, чтобы спасти, а чтобы на них учиться. Да и не только со Свалки, у нас из Запределья кое-кто есть. Старик договорился с парой разведчиков, те если замечали искалеченных, хватали и к нам. А потом он задумал делать из людей машины, использовать эту силу вместо топлива. Представь, едет повозка, а вместо механизмов в ней люди, навеки соединённые с металлом, приводят в движение колёса. Или крылатая лодка, а крыльями машут трое-четверо таких, как наша Леона. Да много чего ещё было. Я видел рисунки и чертежи, и я тебе скажу, в жизни меня так ничего не пугало. Но чтобы научиться такое мастерить, старику нужны были люди, расходный материал. А где взять? Свои на это не подпишутся. Вот и решил идти на город.

Гундольф хмыкнул.

— И что ж, никто старику не сказал, что он свихнулся?

— В том и дело! — жарким шёпотом воскликнул Рафаэль. — Леон нашёл такие слова, что все с ним согласились. Ну, может, не все, но большинство. Мол, так и нужно горожанам, пусть поплатятся за то, что одобряли Свалку, так всех распалил — до сих пор ярость не утихла. И даже те, что были против, не подумали остановить Леона. Никто, кроме Кори. Она говорила и мне, а я... Слушай, я любил старика. Я понимал, что он задумал страшное, но у меня бы рука не поднялась. Она всё сделала сама.

— Так что она сделала-то? — поторопил Гундольф. — Я только это и хотел услышать.

— Ушла в Раздолье с записями старика и его головой, вот что.

— Да чтоб его. А с головой-то зачем?

— Видно, чтобы доказать, что он мёртв. Старика знали в городе, могли узнать в лицо. Я первым нашёл тело, и я тебе скажу, не лучший то был день в моей жизни. Я эту дрянь, которую наши пьют, не трогаю, но в тот день нахлебался, как скотина. Сижу у постели, слёзы текут, а сам рад, что всё кончилось. Что она смогла, чего не смогли мы все. И ещё думал, что сделают там, в Раздолье, когда про всё узнают. Не уводить ли людей? Понадеялся, что Кори не захочет смерти если не мне, то хоть Леоне. По счастью, не ошибся. Я, знаешь, запер дверь и придержал от людей новость, выгадал ей день, больше не мог. И когда по её следу пустились, то не нагнали. Вот такая история, а теперь сам решай, где тут добро, где зло.

Они помолчали.

— Кори, наверное, думает, я тоже ей враг, — продолжил Рафаэль, — а я не враг. Если бы мы взяли Раздолье тогда, я ведь встал бы к столу рядом с мастером, куда делся, а меня от одной мысли воротило. И я знал, что она наведывается к Леоне, но молчал. А в последний раз Кори всё-таки попалась. Я сделал что мог, и если ты слушал внимательно, то должен понять, что никак иначе защитить бы её не вышло. А что там теперь, кто знает.

— Да вроде просто увели, — задумчиво сказал Гундольф. — Хоть и силой тащили, но руки на неё никто не поднял. Эту, крылатую, люди слушают.

— Это-то и плохо, — вздохнул Рафаэль. — У Леоны, нашей птички, голова устроена не как у всех. Никогда не знаешь, что выкинет. И не могу сказать, чтоб я её недооценивал, а всё-таки, видишь, переиграла она меня. Ну ничего, будет новый день, посмотрим, кто одержит верх. Обещать тебе, правда, я ничего не буду, чтобы не соврать. Но если что, мы на одной стороне, а, чужак?

— Похоже на то, — согласился Гундольф.

На том разговор и кончился.

Рафаэль возился с ящиками, а потом совсем затих — может быть, вправду уснул, как и хотел. Со стороны, где сидели Симен и госпожа, тоже долетало мало звуков. Кто-то из них шептал, Гундольфу удалось разобрать имя Хранительницы — похоже, госпожа возносила мольбы, неясно на что надеясь.

Сам Гундольф рассчитывал вздремнуть, уйти от трудных мыслей, но не спалось. При этом и не думалось почти ни о чём. Глупо, но он жалел только, что в те последние мирные часы просто уснул рядом с Кори. Может, она переживёт завтрашний день, и что у неё останется, кроме тех его прощальных слов? А может, это он проживёт дольше, и ему останется только вспоминать, как израненная душа припала к нему в поисках ласки, будто мокрый пёс на дождливой улице, а он почесал за ухом, даря надежду — да и пнул сапогом. Жалость ли это? Если она, то почему такая большая, почему от неё трудно дышать?

А может, это всё подвальная духота виновата, а никакая и не жалость. Погано здесь, воздуха уже совсем не осталось. Хотелось, чтобы скорее кто-нибудь пришёл — пусть даже потащат на площадь, всё лучше, чем сидеть вот так.

И когда наверху раздался шум и в люк пролился свет, показавшийся до слёз ярким, Гундольф был почти рад.

Глава 35. Флоренц. В старом убежище

Мальчишка торопливо поднялся с колен — так и глядел поезду вслед, как его выбросили — и встал, отряхивая ладони. Глянул мельком — кровь так и не оттёрлась.

— Это что там, а? Чего вы стоите? — спросил кто-то из толпы.

Флоренц разглядел его: нестарый, крепкий ещё, этот человек держал руки на плечах товарищей. Зрачки его белели, как маленькие перламутровые раковины.

— Это что за явление? — спросил другой.

Его сощуренные колючие глазки прошлись по мальчишке сверху вниз, затем поднялись. Цепкие, как рыболовные крючки, они тянули к себе — не отвернуться.

— Ты чего тут, а? Где наша еда?

— Я не знаю, — пробормотал мальчишка.

Он глянул через плечо, надеясь увидеть крылатую — что-то же она у него хотела спросить! Но Леона, видно, не вышла из поезда, а может, вообще не ехала в нём.

— Я ищу Ника, — добавил Флоренц, осмелившись, наконец, оглядеть толпу. — Он здесь?

Люди начали подбираться ближе, грязные и оборванные. Они смердели хуже дохлой рыбы, выброшенной на берег штормом. Да всё здесь, должно быть, провоняло — и земля, и груды хлама, и воздух до самого неба.

Нечёсаные, многие с патлами до середины спины, одетые в рваньё, обитатели Свалки недобро глядели на мальчишку. И он настороженно глядел в ответ, шажок за шажком отходя от края, боком, чтобы не оказаться слишком близко к этим. Быстрый взгляд подмечал тёмные лица с белыми глазами, уродливо раздутые колени, узловатые скрюченные пальцы. У одного рубаха без рукава, другой и вовсе без рубахи. Вот старуха в истрёпанном платье, иссохшая грудь наружу. Но Ника тут не было.

— Венни, Джеб, да скажете вы, олухи, что происходит? — визгливо спросил тот, что опирался на плечи товарищей. — Как нет еды? А что там тогда?

— А может, и есть еда, — оскалил жёлтые плохие зубы человек с колючими глазами.