Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли

Незнакомец тихо стонал. Он, должно быть, не чуял уже ни рук, ни ног, так их перетянули.

— Теперь мы выберемся? — с надеждой спросила госпожа.

— Выберемся мы не раньше, чем за нами придут, — прошипел незнакомец. — Но теперь я хотя бы вздремну, чего и вам советую.

— Рафаэль? — спросил Гундольф. — Это ведь ты?

— Ну, я, — ответил тот, чуть помедлив.

— Со своими-то что не поделил?

Тот не спешил отвечать, и Гундольф ткнул его несильно.

— Ну? Развлеки беседой, а то сон что-то не идёт. Не знаю, как тебе, а мне собираются голову отрезать, и с этим знанием паршиво спится. Так чего ты тут валялся связанный?

— Недооценил я их, — угрюмо ответил Рафаэль. — Думал, мы как-то впишемся в существующий порядок. Поладим с остальными. Ребята ведь работать могут, как раньше, а то и лучше. Не знал, что за моей спиной они о другом сговорились.

— Хочешь сказать, вы шли сюда честно работать? Ври больше.

— Это правда!

Голос Рафаэля звучал почти обиженно.

— Если у тебя хоть что-то есть в голове, ты согласишься, что Раздолье устроено из рук вон плохо. Первым делом я хотел сровнять Свалку с землёй. Это ведь очень страшная затея — Свалка.

— Её придумали люди, что были мудрее нас, — заносчиво возразила госпожа, — и Свалка прекрасно работала и справлялась со своей целью. Разве можно, чтобы уроды ходили среди людей? А преступники?

И она всхлипнула, как дитя, а совсем не как гордая правительница.

— Уроды только в ваших головах, — сердито ответил Рафаэль. — Я провёл с этими людьми всю жизнь. Они — моя семья. Уж я-то знаю, что они ничем не хуже любых других жителей этого вашего Раздолья. Если что их и калечит, то Свалка.

— Они пришли убивать, и будут убивать ещё. Тебя самого связали и бросили с нами вместе — может, тоже убьют. И ты ещё веришь, им место среди людей?

— Они опьянели, — процедил сквозь зубы Рафаэль. — Где-то добыли дозу. К утру у них в головах прояснится, тогда мы с ними и поговорим. А то, что они делают, можно понять...

— Ах, можно?

— Да, можно! Если бы ты глядела дальше своего серебряного дворца, если бы хоть раз побывала на Свалке... Но ты ведь не была там, да?

Госпожа промолчала.

— Хоть раз, а? — настойчиво продолжал Рафаэль. — Один-единый поганый раз? Видела, как они там живут? Как грызутся за еду?

— Я верю, что у них всё разумно и хорошо устроено, — возразила госпожа, но голос её дрожал. — Зачем им грызться? Их обеспечивают водой и припасами, дают несложную работу. Остаётся только распределить...

— Припасами? Может, ты хотела сказать, «объедками»? Это же то, чем побрезговали другие. То, что гнило в помойных вёдрах, смешанное со всякой дрянью. Это потом вываливают на землю — слышишь ты, на землю! — и если хочется кусок получше, за него нужно драться.

— Мне неприятно думать об этом. Мне нехорошо. Я приказываю тебе замолчать! Кроме того, ты лжёшь.

— Я лгу? Я был там. Я видел дни кормёжки. Этих людей — их уже людьми нельзя было назвать, и это вы с ними сделали.

— Да что ж вы грызётесь! — воскликнул Симен. — Умолкните, а?

— Симен, — сказала госпожа без злости, но с удивлением. — Ведь ты клялся в верности Пресветлому Мильвусу и троим, что стоят за его спиной! И ты смеешь так грубо со мной говорить?

— Ха! — воскликнул Симен. — Да ты, кукла ряженая...

И умолк, выдохнул тяжело. Слышно было, как скрипнул зубами. Должно быть, пытался удержать внутри другие слова, похуже.

— Моя сестра была там, на Свалке, — сказал он наконец угрюмо. — Ты ведь знаешь, ты ж так гордишься, что помнишь каждого из нас. Семь лет, семь проклятых лет я не знал, как там моя Софи, что с ней. Всё думал, сяду в поезд, хоть так повидаемся — и семь лет мне не хватало духу это сделать! Я не мог, я просто не мог... Думал упросить, забрать её, уйти из города, но кому в Запределье нужны такие, как мы? Куда нам было идти? Не в родное же поселение. Мы не для того уходили, чтобы вернуться с позором, да нас бы и не приняли обратно.

Тут Симен издал странный звук, будто всхлипнул. Может, так оно и было, да ведь в этой тьме не разглядишь.

— Во всех Светлых землях для такой, как Софи, больше не было места, — продолжил он. — А если я хотел быть с ней, то и для меня. Семь лет я страдал вместе с нею, госпожа, и меня терзал стыд — разве имел я право страдать, если меня не мучили жажда и голод, если после работы я возвращался в дом, где ждала мягкая постель? И я счастлив был узнать, что мою Софи вытащили с этой Свалки, что она жила не там хотя бы часть срока. И если этот человек обещает сровнять Свалку с землёй, то я пойду за ним, и плевать мне на вас троих, на Пресветлого Мильвуса и свои клятвы. Ты слышишь меня, госпожа?

Золотая Маска ненадолго замолчала, и Гундольф слышал её учащённое дыхание.

— Ты приносил клятвы добровольно, — дрожащим то ли от волнения, то ли от злости голосом ответила она наконец. — Мог отказаться сразу, если что-то было не по душе, но ты дал слово, чтобы сейчас над ним посмеяться. И за это, за это тебя бы стоило... я бы изгнала тебя, но этого мало...

Симен рассмеялся.

— Да что уж тут. Вернее всего, завтра все мы умрём, — сказал он. — Уж напугала так напугала. Жалею только, что не успею попросить прощения у Софи. Как ей объяснишь? Я ведь всю голову сломал. Сплошная безнадёжность, как стена — не уйти, да и с моих припасов двоим не прокормиться. А с её стороны это гляделось как трусость, уж я-то понимаю. Да я и есть трус.

Он замолчал.

Госпожа молчала тоже, а потом воскликнула:

— Я не верю, что мне причинят зло. Люди вступятся! Они все клялись защищать меня.

— Вашего господина Третьего прирезали на глазах у всей площади, — напомнил ей Рафаэль, позабыв о том, что не собирался тревожить госпожу. — Никто даже не сообразил.

— Зато господина Второго вы так и не нашли, — с жаром возразила Золотая Маска. — Он придумает, как спасти меня и Раздолье!

— Этот отсиживается в безопасном месте, — сказал Гундольф, — и носу оттуда казать не собирается. Мы его видели, и я так скажу: на него рассчитывать нечего.

— Такого не может быть. Я не верю, не хочу верить! — воскликнула госпожа.

Ещё недолго она держалась, а потом вновь заплакала. Всхлипывания звучали приглушённо — видно, пыталась сдерживаться, стыдилась выказывать слабость.

Гундольф подумал, что нужно, должно быть, пожалеть, успокоить, вот только желания такого он в себе не чуял. Навидался подобных дамочек по службе: эта или будет драть нос и осыпать упрёками, или раскиснет, а это ещё хуже. Тогда он до утра от неё не отцепится, а ведь всё одно ничем не поможет, только время потеряет. А вот с Рафаэлем, с тем не мешало бы перекинуться словечком.

И Гундольф подался ближе, повёл рукой в темноте, нащупал плечо — сидели рядом. А потом сказал вполголоса:

— Давай-ка отсядем. Потолковать нужно, только не хочу, чтобы нас слышали.

— Вот не могу решить, что предпочтительнее, — лениво откликнулся Рафаэль, — лежать связанным, но в тишине, или свободным, но слушать вашу бесконечную болтовню.

— Так я могу связать обратно, — предложил Гундольф. — И оставлю в покое до утра. Ну?

— Что ж, хочешь поговорить — давай поговорим, — пожал плечами Рафаэль. — Но отойти у нас с тобой получится не дальше ближайшего угла. Это же подвал, а не дворец.

И всё-таки он поднялся, зашарил рукой по стене, двинулся вдоль неё. Что-то звякнуло внизу, у пола, и Рафаэль выругался чуть слышно.

— Осторожнее, — сказал он уже нормальным голосом. — Похоже, наш хозяин хранил здесь банки, и не только целые.

Гундольф медленно пошёл следом, не отрывая руки от кирпичной стены. Поддел носком ботинка зазвеневшее стекло. Его собеседник между тем загремел металлом.

— Нашёл пустые ящики, — пояснил довольно. — Если перевернуть, сгодятся вместо стульев. Ненамного, но лучше, чем на камнях. Эй, госпожа, дать ящик?

— Мне ничего не нужно от такого, как ты, — донёсся ответ.

— Как знаешь, — беззаботно откликнулся Рафаэль и, повозившись ещё немного, затих.