Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс

По правде говоря, то было жуткое зрелище, несмотря на преступные намерения Спэнкера, и мне пришла в голову странная мысль, что лучше бы и не знать его имени. Впрочем, ничего странного в этом не было. Я попытался сформулировать свои соображения в философском ключе, чтобы поделиться ими с Финном, но парнишка уже сам задумчиво покачивал головой.

— В цирке Даффи была такая история, — сказал он мне, — Самсон, старый слон, уселся на своего дрессировщика, будто тряпичную куклу одели на чайник. Мерзкий был тип, по имени Уолш, и голова его вошла точнехонько слону в дырку, если вы понимаете, о чем я. Доктор сказал, что Самсон воздал своему мучителю по заслугам.

В тот момент возвышенные чувства так переполняли меня, что я не мог понять, как мне удавалось прежде подозревать мальчика. Все мои сомнения были умозрительными. Его поступки ясно доказали чистоту его помыслов и верность. Вот уж воистину: «По делам узнаете их». А слишком высокое мнение о собственных логических способностях, укорил я себя, может лишить человека человечности.

— Взгляните-ка туда, вниз, сэр, — сказал Финн, указывая в сторону залива.

Я взглянул. Там были Сент-Ив и Мертон, наверное, в четверти мили от Грэйндж-на-Песках, едущие по тропе вдоль берега. У Мертона с собой было ружье. Они увидели нас, плывущих над вершинами деревьев, и остановились на минуту полюбоваться этим зрелищем. Мы же наслаждались видом серебристо-серой Атлантики, причем темная линия на западе была, я думаю, берегом Ирландии, а перед ним черточкой с бурунами представал с высоты остров Мэн. Я отпер люк, впустил внутрь пьянящий ветер и, помахав друзьям, указал вниз, на долговязого, замершего на краю топи в глубоком раздумье. Он, очевидно, заметил поданный мной сигнал, сделал вывод, что прибыло подкрепление, и бросился очертя голову к своему лагерю, унося ружье.

После бессонной ночи Сент-Ив и Мертон, разумеется, двигались куда медленнее противника. Когда они добрались до бивака наемников Фростикоса, долговязый уже умчался в своей двуколке, бросив всё снаряжение. С высоты мы видели, как он несется по дороге, но сделать ничего не могли, и это ужасно расстраивало. Хасбро был за несколько дней дважды ранен этим самым человеком — человеком, у которого не было для этого никаких причин, кроме чисто охотничьих, что говорило об общей деградации рода человеческого, но размышлять на эту тему здесь я не очень расположен. Боюсь, что справедливость — не самый частый гость на земле, или мы не всегда замечаем ее проявления. Но когда мне вспоминается Спэнкер, роющий себе дорогу в ад, я нахожу, что такого рода справедливость приносит некоторое удовлетворение.

Мы спустились со своих высот после долгого перекрикивания с Сент-Ивом. Устройство, антигравитационный механизм, который начинал действовать при нагреве — в нашем случае это были солнечные лучи и тепло тела — стал, фигурально выражаясь, сбавлять обороты, когда Финн положил его вновь под скамейку. Позже Сент-Ив додумался, что естественно высокая температура навозной кучи в хозяйстве пастора Гримстеда оказалась достаточной, чтобы поднять в воздух скот, оказавшийся в непосредственной близости. Наш спуск с небес был таким же тряским, как и подъем, хотя куда более разочаровывающим из-за ощущения утраченной свободы полета.

Что касается доктора Фростикоса, то он и его субмарина больше так и не появились, и потому нам пришлось оставить у себя его камеру для погружений до того момента, пока он ее не затребует. Нас, естественно, радовало, что все предприятия доброго доктора потерпели крах и что в последнем безумном броске на подводной лодке он исчез из нашей жизни, по крайней мере на какое-то время.

УЖАС МЕЛОВЫХ УТЕСОВ[46]

Роман

ГЛАВА 1

БЕЗУМИЕ В КЛУБЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ

Настроение за нашим столом в трактире «Полжабы Биллсона» на Ламбет-Корт в тот весенний воскресный вечер было скорбным, несмотря на ужин, состоявший из гигантского стейка и исходящего паром пирога с почками, пятью минутами ранее вынутого супругой хозяина Генриеттой из духовки и водруженного на стол перед профессором Лэнгдоном Сент-Ивом, его другом и верным помощником Хасбро и мной, Джеком Оулсби. На столе красовались и жареные устрицы, и ломтики холодной макрели, присыпанные солью, и жареный картофель, и консервированная черемша. А в центре высился галлон «Старины тритона» — собственного эля Уильяма Биллсона, подаваемого в «Полжабы» в широкогорлых кувшинах. Миссис Биллсон только что закончила выкладывать на припудренный мукой противень пудинги с джемом, которые через полчаса выйдут горячими из печи. Пожалуй, Генриетта и сама немного походит на пудинг, хотя такое сравнение она может счесть оскорблением, и потому я вслух этого не произношу. Час назад она пригрозила мужчине выставить его из трактира за отсутствие манер и «сплошное бахвальство», а когда он ответил ей что-то умное, заломила ему руку, пнула дюжину раз пониже спины и вышибла за дверь головой вперед.

А сейчас дождь барабанил в окна со стороны Фингал-стрит; вечер был совсем домашний, зал почти пуст, хотя во всем Большом Лондоне определенно не найти места уютнее. Устрицы на блюде, эль в стаканах… Но мрачный Лэнгдон Сент-Ив, явно не испытывавший мук голода, равнодушно тыкал двустворчатых вилкой, борясь с грустью. Сент-Ив, как вы наверняка знаете, величайший, хотя это и широко не афишируется, исследователь и ученый западной цивилизации. Я мало знаю об ученых Востока, где могут существовать свои мандарины[47], эквивалентные профессору: они создают оригинальные магнитные двигатели для путешествия на Луну, а хроникеры вроде меня, робко заглядывая им через плечо, оттачивают перья и шелестят писчей бумагой. Однако нынче вечером величина Сент-Ива в ученом мире ничего не значила для своего обладателя, да и робкие попытки Хасбро заинтересовать профессора ломтиком макрели оставались безуспешными; он мог с равным результатом сидеть в камере тюрьмы Флит, уставившись в миску соленой полбы.

Этим вечером мы вернулись из Шотландии, из Данди на Ферт-оф-Тей, где прошлым декабрем, через три дня после Рождества, в устье реки рухнул мост Рейл, унеся с собой поезд с семьюдесятью пятью пассажирами. Давным-давно, в первой половине века, Сент-Ив был другом сэра Томаса Бауча из Камбрии, которого после этого трагического происшествия суды и пресса подвергли травле за то, что он дурно спроектировал мост. Сент-Ив получил от Бауча письмо с просьбой о помощи, и мы отправились в Данди, чтобы выяснить, не был ли причиной крушения, наряду с возможным низким качеством выполнения строительных работ, злой умысел вполне определенного безумца. По сообщениям, субмарина доктора Нарбондо была несколько раз замечена в устье тем самым злосчастным декабрем. Однако ко времени нашего прибытия Бауч уехал в Глазго, и мы оказались предоставлены сами себе, отчего действовали практически вслепую, что ни к чему не привело. Власти объявили подозрения Сент-Ива о причастности к катастрофе Нарбондо фантазиями, достойными воображения мистера Жюля Верна.

Когда мы отыскали Бауча в Глазго, выяснилось, что он не ведал о нашем приезде в Шотландию. Никакого письма Сент-Иву или кому-либо еще не посылал и никогда не слыхал о докторе Игнасио Нарбондо.

Однако если бы, в конце концов, всё дело было только в нашей неудачной попытке предупредить крах сэра Томаса Бауча, то ужин и уют «Полжабы» могли вернуть нас к домашним туфлям, как говорят американцы, но Сент-Ива продолжал угнетать разлад с Элис, миссис Сент-Ив, уставшей от постоянных приключений мужа. Профессор торжественно пообещал супруге месяц отдыха на озере Уиндермир, прежде чем туда нахлынут летние толпы, но почти сразу после этого пришло известие из Шотландии. Щепетильность в вопросах чести не позволила Сент-Иву отказаться от поездки в Данди на помощь старому другу, что привело к переносу отпуска на неопределенный срок. Элис, как вы понимаете, с доводами мужа согласилась, но рада этому не была, и они расстались в звенящей от напряжения тишине: Сент-Ив отправился в Шотландию, а Элис — в Хитфилд, в Восточный Сассекс, навестить племянницу Сидни. Ситуация не менялась вот уже две недели, и Сент-Ив стал буквально глух к окружающему миру, солнце исчезло с затянутых тучами небес его души.