Тайна шести подков (СИ) - Торин Владимир

Клаксон издал громоподобный гудок, и коты в ужасе прыснули в разные стороны. Тупицы еще какое-то время продолжали отбиваться и махать руками, пока не поняли, что сражаться больше не с кем.

— Вы поглядите, кто явился! — гневно бросил Бромбель, заметив долговязого клоуна.

— Явился — не запылился, — кивнул Жильбер.

Бромбель достал из кармана платок и попытался вытереть им расцарапанное лицо, но платок представлял собой сплошные лоскуты.

— Реми, Шарлотта, — велел главарь, — тащите занавес!

Клоуны бросились вон из переулка и вскоре вернулись с занавесом, который все это время дожидался их на крыше фургончика. Тупицы запеленали пребывающего без сознания Бетти Грю, обвязали его шнурами и поволокли к экипажу.

Не без труда затащив свою нелегкую ношу в «Трудс», клоуны уселись в салоне, Жильбер медленно надел большие водительские очки и перчатки, а затем толкнул рычаг. Из выхлопных труб с хлопками вырвалось несколько облачков темно-красного дыма, и полосатый экипаж тронулся в путь.

Когда он скрылся за углом, из-за старой афишной тумбы, стоявшей неподалеку от места клоунской схватки, выглянул громила-констебль. Еще двое вышли из ближайших подворотен.

На площадь выкатил лязгающий полицейский фургон и, когда констебли забрались внутрь, махина двинулась следом за клоунским экипажем.

Вскоре Семафорная площадь погрузилась в тишину.

Глава 5. Вокзал и его жители

«Внимание, пассажиры! Восьмичасовой вечерний поезд на Уиллабет отходит с платформы “Дурчинс”!» — раздалось из бронзовых рупоров на столбах, и проводники, докурив папиретки, забрались в вагоны. Темно-коричневый, похожий на старый чемодан, поезд, кашляя дымом из труб, медленно отошел от платформы.

Автоматон, служащий Паровозного ведомства, занес данные об отбытии на большую механическую панель, висевшую на стене у платформы, а господин старший перронщик ударил в колокол, соблюдая старую, как подвалы этого города, традицию.

Вскоре последний вагон выбрался из здания вокзала, и оно вновь погрузилось в тишину и покой.

Но ненадолго.

Двери распахнулись, и в зал ожидания, сжимая подмышками дорожный чемодан и извивающегося ручного спрута, вбежал человек в шапокляке и полосатом пальто.

Мистер в шапокляке подскочил к окошку кассы и завопил:

— Два билета до Уиллабета! Один — регулярный, другой — для питомца!

— С вас тридцать пять фунтов.

Мистер в шапокляке поспешно заплатил, схватил билеты и, глянув в них, ринулся к платформе.

Оказавшись на месте, он в недоумении огляделся по сторонам в поисках поезда. Бросил взгляд на большие вокзальные часы, после чего бегом вернулся к кассе.

— Поезд на Уиллабет — где он?!

Из окошка раздалось:

— Это который восьмичасовой?

— Да!

— Это который должен отходить с платформы «Дурчинс»?

— Да! Да!

— Он отошел в восемь часов. Не зря же он восьмичасовой.

Мистер в шапокляке побагровел.

— Что?! Как?! Это же Габен, тут никогда поезда вовремя не отходят!

— Все случается впервые.

Подобный неприкрытый цинизм окончательно вывел из себя мистера в шапокляке. Он уже приготовил порцию отборнейших ругательств, которым позавидовали бы и самые прожженные среди моряков, но смог выдавить лишь:

— Верните деньги за билеты!

— Боюсь это невозможно, сэр, — ответили из окошка. — Правила Паровозного ведомства.

— Вы продали мне билеты, зная, что поезд ушел! Это возмутительно! Я буду жаловаться!

— Это ваше право, сэр, — прозвучало в ответ. — Следующий поезд на Уилллабет отходит в полночь. Желаете купить билеты на него?

— Проклятый город! — возопил мистер в шапокляке, после чего стиснул зубы и процедил: — Два билета.

— С вас тридцать пять фунтов.

Взяв билеты, мистер в шапокляке в гневе пробурчал:

— Пойдем, Барри…

Спрут затрусил щупальцами, и его хозяин сказал:

— Нет уж! Мы опоздали из-за тебя. Из-за того, что ты так долго ужинал. Второй ужин будет уже в поезде.

Мистер в шапокляке двинулся к скамейкам зала ожидания. Плюхнув на одну из них чемодан, он опустил спрута на пол и привязал его поводок к ножке скамейки. После чего огляделся в поисках одного из кофейных автоматонов, но, вспомнив, что сам он находится не где-нибудь, а в Тремпл-Толл, где их еще не изобрели, пожал плечами и испустил тяжкий вздох. Впрочем, особо отчаиваться мистер в шапокляке не стал — вместо этого он переключил под ручкой чемодана пару рычажков. Вскоре чемодан задрожал, и в его крышке открылась дверца, из которой выдвинулась исходящая паром чашка…

До полуночного поезда было еще так долго…

Тем временем наблюдавший за ним некий господин записал в свой блокнот:

«Непунктуальщик № 34. Шапокляк, трясущиеся щеки, выпученные глазенки, разные носки, неправильно застегнутые пуговицы, пальто в чернилах и ручной спрут».

Дописав, вокзальный констебль мистер Бэнкс закрыл блокнот и растянул лягушачьи губы в улыбке: в его коллекцию опаздывающих добавился еще один экземпляр.

— Тридцать четвертый, — сообщил констебль.

Вовсю храпящий на скамейке рядом напарник, мистер Хоппер, не просыпаясь, буркнул:

— Хпрфффф… Я счастлифффф… пфф…

Вокзальные констебли Бэнкс и Хоппер любили свою работу, хотя она и была зубодробительно скучной. За годы, проведенные у своей сигнальной тумбы, они научились скучать профессионально. Большую часть времени, сменяя друг друга, Бэнкс и Хоппер дрыхли. И хоть считалось, что закон не дремлет, но иногда все же этот самый закон бессовестно и с тем совершенно беззаботно спит на посту, когда ничего интересного не происходит… Вокзальные констебли считали, что раз они присутствуют, этого достаточно.

Бэнкс спрятал блокнот в карман мундира и раскрыл вечернюю газету. Почти всю первую половину выпуска занимали статьи и заметки о предстоящей судейской партии в бридж. Скука смертная…

О ногу констебля что-то ударилось и кто-то сказал: «Ой!»

— Смотри, куда прё… — Бэнкс оборвал себя, увидев того, кто потревожил его полицейский покой.

Перед ним стояла миниатюрная девушка в темно-зеленом форменном мундире Паровозного ведомства; из-под фуражки выбивались короткие каштановые волосы. Девушка сжимала в руках трость и незряче глядела мимо констебля.

— О, мисс Летти! — Толстяк Бэнкс попытался втянуть живот и сел ровно, словно девушка могла увидеть это.

Мисс Летиция Бракнехт была внучкой господина начальника вокзала, но констебль робел в ее присутствии не поэтому. В его понимании, кого-то миловиднее представить было сложно, и ее не портили даже плохо затянувшиеся ожоги вокруг глаз — следы старой трагедии.

Сбоку раздалось ехидное «Хм», и Бэнкс поморщился: Хоппер знал о симпатиях, которые он питает к мисс Летти, и всячески над ним насмехался из-за этого.

— Добрый вечер, мистер Бэнкс, добрый вечер, мистер Хоппер, — сказала девушка.

— Как поживаете, мисс Летти? — спросил Бэнкс, демонстративно не замечая, как Хоппер тычет его в бок локтем. — Вышли прогуляться?

Почти все время мисс Летти проводила на вокзальном чердаке, где следила за большими часами. Кто-то мог бы усомниться, что это подходящая работа для слепой, но несмотря ни на что часы вокзала Тремпл-Толл неизменно показывали точное время. Сами констебли недоумевали, как Летти Бракнехт удается настраивать их, не видя ни стрелок, ни шестеренок, но спросить они не осмеливались.

— Да вот вышла за газетой, — сказала девушка.

Еще одна странность: зачем слепой газета?

Но об этом ни Бэнкс, ни Хоппер и вовсе никогда не задумывались. Раз в день мисс Летти спускалась в зал ожидания и покупала в тумбе вечерний выпуск.

— Возьмите мою! — Бэнкс поспешно сложил газету и протянул ее девушке. Та не отреагировала, и он, залившись краской, вложил вечерний выпуск в ее руку.

— О, благодарю. — Девушка одарила темно-синюю полицейскую тумбу, стоявшую рядом с Бэнксом, улыбкой.