Дом - Оксана Геннадьевна Бутузова

— Нет, по поводу работы. В общем, я решила уволиться из газеты.

— Зачем? — недоумевает Александр. — Тебе же всегда хотелось писать.

— Хотелось, но не так… — начинаю я, но чувствую, что продолжать не стоит.

— Как знаешь! — Саша направляется к выходу. — Спокойной ночи!

И плотно прикрывает за собой дверь.

Вероятно, я делаю что-то не так. Стою на остановке автобусов у развилки и снова прокручиваю в голове предстоящие события. Подошел автобус, а я все еще медлю. Наблюдаю, как заполняют салон другие, беззаботные люди, довольные уже тем, что дождались. Водитель объявил об окончании посадки, и я наконец запрыгнула на подножку, зажатая между чей-то спиной и дверью.

Ворота нижнего города. Остановка. Одноэтажное серое здание «Местной правды». Все как в тумане. Главный редактор с притворной досадой чуть приподнялся в кресле в ответ на мою просьбу об увольнении.

— Жаль! У вас только начало получаться. Могли бы стать неплохим корреспондентом.

— Неплохим меня не устраивает.

— Что ж, думаете стать хорошим писателем? — скривился он в усмешке — С вашим-то чувством реальности?

Выхожу на улицу вся красная. Отступать теперь некуда. Только вперед. За следующие ворота. Я прошла по узкой кривой улочке, с которой началось мое знакомство с этим городом. Тогда меня вел Гарри. Удивительно даже, как все изменилось со времен того злополучного визита. Не город, конечно. Дома остались прежними. Вот площадь с белым зубастым зданием. Теперь-то я знаю, что это театр. Мы были в нем втроем пару раз. Вышла на широкий проспект, словно конфета обернутый яркими фантиками реклам. Тенистый бульвар, скрывающиеся за деревьями горожане. Я тоже их избегаю. Массивная дверная ручка не поддается, и я даже не соображу, в какую сторону нужно дергать.

— Извините! — басит высокий сутулый господин, который, выходя, задел меня дверью. — Вам сюда? — он учтиво придерживает дверь.

— Мне… нужна проза, — я стараюсь быстрее миновать его вытянутую шлагбаумом руку.

— А, отдел художественной литературы? Это второй этаж.

— Спасибо! — я ныряю в темный проем лестницы.

Отдел художественной литературы — вот как оно, оказывается, называется. Об коленки бьется полиэтиленовый пакет, в нем сложены все мои художества, включая и последнее описание дома под заголовком «Мой стиль». Кабинет беллетристики нашелся сразу, как только я повернула с лестничной площадки в длинный, пропахший дымом, коридор.

Стою перед дверью. Мну полиэтилен и ругаю себя последними словами за то, что так ярко вырядилась. Красный свитер, светлая кожаная куртка, бордовые полусапожки. Кроме того, глаза подвела и губы намазала. Хочется снять с себя все лишнее. А лучше — поставить пакет под дверь и тихонько уйти.

Уже несколько раз в кабинет входили и выходили люди, бросая на меня косые взгляды, не всегда любопытные. Кто-то предварительно стучал, кто-то сразу распахивал дверь. Я пытаюсь обнаглеть настолько, чтобы хотя бы раза два стукнуть. Я же ничего не теряю. У меня и так ничего нет. Вернее, есть дом и коэффициент. Но не отберут же все это, в конце концов. Могут только повысить. В крайнем случае оставят на прежнем уровне. Вот Веньке хорошо. Он не подпирает спиной стенки.

— Вы кто? — сразу несколько голов поднимаются и поворачиваются в сторону двери, из-за которой я выглядываю.

— Вы по поводу работы? — осведомляются слева.

В это время я с ужасом вспоминаю, что забыла постучать. И что теперь делать? Я пожимаю плечами.

— Какой у вас уровень?

— 045150, — но такой был вчера, а сегодняшний я не догадалась узнать.

— Низковат. Мы берем начиная с пятидесятитысячного.

Вот и все. Что теперь? Приходить, когда будет пятидесятитысячный, или больше не появляться вообще? Асфальт уходит из-под ног… Похоже, весь город вознамерился вбиться в подошедший автобус. Уже вечер, и раздраженные, разгоряченные толкотней люди желают добраться домой с работы. Только я возвращаюсь с безделья. Мне наступают на ноги, придавливают спиной к поручням, мнут мои бумаги.

— Пройдите к окну! — вдруг гаркнули в самое ухо.

Еле протиснулась. Еду, посматриваю поверх голов в окно и репетирую предстоящий разговор с ребятами. Да ничего я им не скажу. Нечего говорить. Сама как-нибудь решу, что дальше делать. Мы проехали уже оба города и мчимся по шоссе. Народу поубавилось, даже освободилось рядом место, куда я и уселась с никчемным пакетом на коленях. Не успела устроиться поудобнее, как заметила на автобусной остановке женщину, невероятно похожую на Асю. Вот с ней бы я могла поделиться. Одной мысли было достаточно, чтобы я рванула к выходу и выскочила, прежде чем автобус тронулся.

— Ася! — крикнула я в расходящуюся толпу.

Обернувшаяся девушка оказалась вовсе не Асей — даже ничего общего с Асей. Но не это раздосадовало меня, а забытый на сиденье пакет с моей прозой. Орать вслед набирающему скорость автобусу? Бежать за ним? Ловить попутную машину? Я ничего не стала предпринимать. Дождалась следующего и поехала домой. Тем лучше. Значит, с этим действительно покончено. Значит, можно целиком посвятить себя дому.

Каждое утро я начинаю с того, что хлопочу по хозяйству. По сути, нет на свете ничего, что бы я любила больше дома. Он меняется ежеминутно, даже будучи уже законченным. И не перестанет меняться никогда. Это не похоже на грубое расползание придуманного мной безумного лабиринта. В реальном доме все живет жизнью человеческого организма — перекачивается кровь, запасается тепло, уничтожаются шлаки, и происходит беспрерывное обновление клеток. Мы тщательно убираем все комнаты, покупаем для них новые полезные и забавные вещицы, обставляем, переставляем, подстраиваем, украшаем. Я ложусь в одном интерьере, а встаю в совершенно другом — по свету, по запахам, по настроению вещей, по раскрытой книге на прикроватном столике.

Мой дом всегда полумечта-полуреальность. Он самое реальное, что есть, и самое несбыточное в смысле того, что еще хочется в нем иметь. И никакие рассказы не затмят притяжение тела к его теплу и гармонии. Собственно, дом — это и есть мое тело. Его стены — это моя кожа, его окна — мои глаза, его комнаты — мои руки и ноги. А мужчины, словно земля и небо, держат его с двух сторон. Саша — земля, а Веня — небо. И я посередине. Я — дом. Я всегда чувствовала, что он женского рода. Потому у девочек он сгорел от переизбытка женского начала, а Соня с Кирой не поделили на самом деле не Михаила, а дом. И вообще… К черту весь этот лиризм! Я больше не собираюсь его записывать.

Стучу по деревянной доске ножиком. Нарезаю лук. Рука онемела от однообразных движений, не говоря уже про слезы. Нужно будет завести овощерезку. Веня в третий