Рассвет Жатвы - Сьюзен Коллинз

и клубами возгоняться

Из кадила серафима, плыл по комнате незримо.

«О, несчастный, – мне открылось, – бесконечна

                                                           божья милость,

Залпом – залпом выпей, и Ленор не вспоминай,

Залпом пей непентес сей и забудешь навсегда!»

                  Ворон каркнул: «Никогда».

В Дистрикте-11 я стою на ступеньках Дома Правосудия перед убитыми горем семьями Халла, Тайла, Цикория и другой девочки, Блоссом. Оглядываю море лиц в поисках родных Лулу и не нахожу.

Вечеринка начинается. Я пью на протяжении всего мероприятия, которое оканчивается поздно ночью. Когда Дом Правосудия наконец засыпает, Плутарх заставляет меня подняться по нескольким лестницам на самый чердак.

– Залпом пей непентес сей, – бормочу я в бутылку.

Плутарх вырывает ее у меня из рук.

– Послушай, Хеймитч, времени мало. Этот чердак – единственное место во всем здании, где нет прослушки.

Возможно, он прав. Помещение выглядит таким заброшенным, словно сюда сотню лет никто не заходил. Слой пыли настолько толстый, что в нем можно уютно устроиться и подремать. Не знаю и не хочу знать, зачем было тащиться сюда для тайного разговора, если можно просто выйти на улицу. Им нечем мне угрожать, ведь мне нечего терять. В отличие от Плутарха, кстати.

– Как тебе удается так хорошо выглядеть, Плутарх? Вайресс и Мэгз пытали, верно? А Бити, наверное, мертв.

– Бити слишком ценен, чтобы его убивать.

– Думал, он наложит на себя руки.

– Ему нельзя – жена беременна. К тому же он не может подвести Ампера.

– Ах да. Похоже, Бити собирается свергнуть власть Капитолия?

– Может, и собирается. Но нам не удастся это сделать поодиночке. На арене ты проявил большую выдержку и смекалку. Нам нужна твоя помощь.

– Моя?! Я – живое доказательство, что Капитолий всегда выигрывает. Я пытался не дать солнцу взойти в день Жатвы, пытался изменить порядок вещей, и теперь все мертвы. Я вам не нужен.

И он мне не нужен. Мне не нужна помощь никого из капитолийцев! Я больше не смогу им доверять.

– Ты нам нужен. Ты потряс Капитолий и в прямом, и в переносном смысле. Ты способен представить иное будущее! Может, оно наступит не сегодня, не при нашей жизни. Может, на это потребуется несколько поколений. Все мы – часть единого замысла. Неужели ты не понимаешь?

– Не знаю. Мне ясно одно: поищите кого-нибудь другого.

– Нет, Хеймитч, нам нужен именно такой, как ты.

– Только более удачливый?

– Более удачливый или умеющий лучше выбрать момент. Да и поддержка армии не помешает.

– Конечно, не помешает. Где ты возьмешь армию, Плутарх?

– Если не найду, создам сам. Хотя проще найти готовую, разумеется.

– И тогда мы сможем убивать друг друга, как в старые добрые Темные Времена?

– Сам прекрасно знаешь, почему мы боремся со Сноу. Придумаешь другой способ не дать солнцу взойти – дай мне знать.

«Ворон вещий, – я вскричал, – птица или вестник

                                                                               ада!

Будь ты послан из геенны иль на брег исторгнут

                                                                            бурей,

Одинокий и бесстрашный… Правду, правду мне скажи!

Здесь, где правят мрак и ужас… Приложу ли к своей

                                                                              ране

Галаадского бальзама? Суждено ли хоть когда?..»

                    Ворон каркнул: «Никогда».

«Ворон вещий, – я вскричал, – птица или вестник ада!

Заклинаю небесами, что склоняются над нами,

Как душе, убитой горем… суждено ли хоть когда

Свидеться в саду Эдемском с девой праведной Ленор,

Лучезарной юной девой, суждено ль попасть туда?..»

                    Ворон каркнул: «Никогда».

Остаток Тура Победителей я избегаю разговоров с Плутархом. Во всех дистриктах я смотрю со сцены на семьи мертвых трибутов. На всех вечеринках, которые достигают апогея в Капитолии, где меня вновь сажают в мою уютную клетку. На всех тягостных торжествах в Дистрикте-12.

Моя команда направляется к поезду. Плутарх со съемочной группой снимают мой новый дом и меня во дворе для финальных кадров. Я стою на пороге и гляжу на свою тюрьму, не в силах переступить порог. Плутарх подходит ко мне:

– Ты как, Хеймитч?

– Мне незачем жить. – Я произношу эти слова без всякой жалости к себе – просто констатирую.

– Тогда и терять нечего. Это дает тебе власть.

Мне хочется его придушить, но что толку? Вместо этого я говорю:

– Считаешь себя хорошим человеком, Плутарх? Думаешь, ты хороший, раз сказал мне про солнце и холмики-клумбы? На самом деле ты помогаешь создавать капитолийскую пропаганду и транслировать ее на всю страну. Ради этого умерло сорок девять детей, а ты хорошенько перетасовал все кадры (в манере Хевенсби) и стал героем.

Плутарх отвечает не сразу.

– Я вовсе не считаю себя героем, Хеймитч. Зато я все еще в игре.

«Прочь отсюда, птица злая! – я вскричал тогда,

                                                                   вставая. —

Сгинь скорее с бурей вместе, в адский сумрак

                                                                    провались!

Ни пера чтоб не валялось, ложь твоя меня достала!

Пусть останусь я один! Бюст над дверью ты покинь!

Вырви клюв из раны сердца, убирайся навсегда!»

                   Ворон каркнул: «Никогда».

Ворон так и не покинул комнаты моей постылой —

Все сидит себе на бюсте, над дверями, в полудреме,

Взор его сверкает алым – демоном глядит усталым,

И от лампы свет сочится, тень кромешная ложится,

И душа моя из тени, что от ворона легла,

                     Не воспрянет никогда!

И я остаюсь навеки запертым в своей комнате.

Я отчаянно пытаюсь забыть. Спастись от горя, от мучительного одиночества, от утраты тех, кого люблю. На память о них ничего не осталось – все сгорело или зарыто в землю. Изо всех сил пытаюсь забыть их голоса, лица, смех. Даже мой внутренний голос становится тусклым и унылым, лишенным цвета и музыки прошлых дней.

Контактов с людьми я избегаю, сведя их к «Новостям Капитолия», которые смотрю сутками. Таким образом, если меня посетит призрак Ленор Дав, я смогу ему сказать, что продумываю стратегию, как не дать солнцу взойти.

Я не строю планов, не питаю надежд, ни с кем не дружу, не разговариваю ни с одним человеческим существом, не считая старины Бэскома Сороки, когда у меня заканчивается непентес. Впрочем, нельзя сказать, что у меня нет будущего: я знаю, что каждый год на свой день рождения получу новую пару трибутов, юношу и девушку, стану их ментором и поведу их к смерти. К очередному рассвету Жатвы.

И когда я об этом вспоминаю, то слышу голос Сида, будящего