Рассвет Жатвы - Сьюзен Коллинз

подношу чертову кроваво-красную мармеладку к ее губам, и то, что происходит дальше, невозможно остановить. Осознание, ужас, кровавая пена, я умоляю ее не умирать, она заставляет меня дать обещание. Затем появляются ее дядюшки. Кларк Кармин вырывает ее у меня из рук, пытается запустить ей сердце, зовет ее по имени. Тэм Янтарь сурово стоит над ними, голова его трясется, и он бормочет: «Только не это! Только не снова!»

И тогда начинает играть музыка – любимая песня Ленор Дав, в честь героини которой ее назвали, и нет ей конца.

Как-то в полночь, в час глухой, утомленный и больной,

В книги древние зарывшись и от мира удалившись,

Тайных знаний я взалкал; притомился, задремал.

Вдруг раздался тихий звук – в дверь мою раздался

                                                                            стук.

«Это гость, – пробормотал я, – видно, гостя принесло,

Гость и больше никого».

В декабре, я точно помню, дело было ночью темной,

Угли всё в камине тлели, страшные бросали тени.

Тщетно я рассвета ждал, книги древние листал,

Средств от скорби не нашел по утраченной Ленор,

Лучезарной юной деве, что средь ангелов отныне,

                     Безымянна в этом мире.

Ворон. Неумолимая, не знающая прощения птица. Постоянно напоминает мне о предельно ясном послании президента Сноу, которое я получил по возвращении. Мне никогда не дадут никого полюбить. Никогда! Президент позаботится о том, чтобы дорогие мне люди умерли ужасной смертью.

И поэтому я отваживаю всех и каждого, кто мне небезразличен. Старых соседей, Хэтти, клиентов, школьных товарищей. Блэр с Бердоком сопротивляются долго. Блэр в конце концов признает разумность моей позиции, обнимает меня напоследок и уходит в слезах. Бердок продолжает настаивать и приходит иногда один, иногда с Астрид, которая приносит лечебный сироп. Непокорный, глухой к моим мольбам. Я начинаю швыряться в них камнями. Хватает одного удара по лбу красавицы Астрид и крови, заливающей ей глаза, чтобы они наконец оставили меня в покое. Пожалуй, причиненная ей боль хуже всего, что я совершил на арене.

Шорох шелковой гардины в ту ненастную годину

Мою душу взволновал, в сердце ужаса нагнал.

Дрожь надеялся унять, принялся я повторять:

«Поздний гость то, в дверь мою стучится гость,

Видно, на ночь глядя ко мне гостя принесло,

                      Гость и больше никого».

Между тем, окрепнув волей, колебания презрев,

Я сказал: «Господин или мадам, извините, что так

                                                                             долго

Дверь я вам не открывал, дело в том, что я дремал,

Слишком тихо вы стучали, не расслышал, как стучали».

Дверь я распахнул тогда – на пороге только тьма,

                       Тьма и больше никого.

Мир умолкает. Я ни с кем не вижусь. Прежде мне никогда не доводилось оставаться одному: я всегда был с семьей, с друзьями или с любимой.

Каждую неделю миротворец просовывает мне под дверь конверт с деньгами – выигрыш победителя – и оставляет на крыльце сверток с едой. Из денег методично вычитают стоимость мяса, хлеба, молока и других продуктов. Кто организовал это обслуживание? Президент? Неужели ему все еще нужно, чтобы я оставался в живых?

Я встретил бы смерть с радостью, если бы не данное Ленор Дав обещание, что я каким-то образом помешаю солнцу взойти в день Жатвы. Выполнить его невозможно, и это усугубляет мое отчаяние. Я осушаю бутылочки с сиропом, пытаясь спастись от действительности, лишь для того, чтобы продолжать кормить ее мармеладками в кошмарных снах.

В глубь той тьмы смотрел я долго, удивлялся

                                                                 и страшился,

Грезил дерзко о запретном, что заказано всем смертным;

Но безмолвью не мешало ровным счетом ничего,

Кроме слова, только слова тихим голосом: «Ленор?»

Так шепнул я, и обратно эхо принесло: «Ленор!»

                         Эхо, больше ничего.

В комнату тогда вернулся, осознав, что обманулся,

Скоро вновь я услыхал тот же звук, но громче стук.

«Может быть, – подумал я, – просто хлопнуло окно,

Интересно стало крайне разгадать мне эту тайну,

Сердце только успокою, эту тайну я раскрою —

                      Ветер, больше ничего!»

Однажды ночью я отправляюсь ее искать – ищу свежую могилу и новый могильный камень на кладбище, что на холме. Там лежат ма с Сидом, мои товарищи-трибуты, но только не Ленор Дав.

В лунном свете покосившийся дом ее дядюшек выглядит пустым и заброшенным. Я брожу по двору как бродячий пес, сворачиваюсь клубком возле ее окна, надеясь, что призрак Ленор Дав меня найдет. Часа в три утра раздаются тихие и нежные звуки скрипки – кто-то играет ее песню.

Кларк Кармин узнал, что я здесь? Не пытается ли он окончательно свести меня с ума этой мелодией? Я колочу в дверь, вопя во все горло: «Где она? Куда вы ее дели?»

Скрипка умолкает. Увы, слишком поздно. Навязчивый мотив уже никак не выгнать из головы.

Распахнул едва я ставни, как в мою ворвался спальню

Важный ворон, автохтон праведных былых времен;

Он не выказал почтенья и не проявил волненья,

С видом лорда или леди величаво взгромоздился

На шкафу на бюст Паллады у порога моего,

                        Сел и больше ничего.

Черная, как эбен, птица да на бюсте белоснежном

Позабавила меня видом чопорным своим, и я тонко

                                                                      пошутил:

«Пусть твоя глава обрита, не похож ты на левита,

Ворон мрачный, ворон древний, с берега извечной тьмы,

В царстве сумрачном Аида как зовут, скажи, тебя?»

                    Ворон каркнул: «Никогда».

Сироп кончается, и я начинаю наведываться к старине Бэскому Сороке, набиваю мешок бутылками и иду домой, позвякивая. В иные ночи мне удается обрести забвение, которого я так жажду, в другие я брожу в темноте. Однажды утром просыпаюсь полураздетый в кустах возле своего дома, искусанный комарами, и понимаю, где ее надо искать. Дядюшки ни за что не положили бы ее на общем кладбище – они вынесли ее за пределы Дистрикта-12, в лес, столь любимый и ею, и ими.

Я – человек целеустремленный. Неделями брожу среди деревьев, вокруг озера, осматриваю почву под яблонями, ищу хоть какие-то признаки ее присутствия. Умоляю соек-пересмешниц дать мне хоть какой-то намек о ее местонахождении. Спрашиваю у ветра, где моя любимая.